— А ты пока не говори! — предложил Боб Иванович. — Сегодня не лечат, а завтра, глядишь, научатся. Я вон недавно прочитал, что в Эстонии одному учителю голову от шимпанзе пересадили, и ничего — живет. Правда, по деревьям стал лазить и рожи корчить.

— Зачем пересадили? — сомневаясь, не шутит ли Шнейдерман, спросил Вараниев.

— А черт их знает, — ответил второй человек в партии, — об этом не сообщали. Короче, поменяли, и все. А лет десять назад о таком даже и не думали. Да и мало ли что сказал тот профессор! Может быть, он не знает, как лечить, а другой знает.

«Нет уж, Зайцевский точно знает, что говорит, по нему видно», — подумал Вараниев. Но тут ему вспомнились слова Ганьского о болезнях, обусловленных генно-хромосомной патологией: «…после установления диагноза узнать имена ведущих специалистов в каждом конкретном случае и обращаться к ним. И только к ним!»

На следующее утро Вараниев и Шнейдерман отправились в Главную врачебную библиотеку. С большим трудом, потратив много часов, они сумели найти то, что искали, — «Биенальный справочник болезней и синдромов. Ведущие специалисты мира».

Вараниев открыл книгу.

Промелькнули «Инфекционные болезни», «Урология», «Абдоминальная хирургия», «Психиатрия» и многие другие разделы, пока наконец не отыскались «Хромосомные болезни и синдромы». Разволновавшийся председатель отложил книгу и вышел перекурить. Сигарета в руках Вараниева всегда означала лишь одно — нервничает. Вернувшись, он сел на стул рядом с Бобом Ивановичем.

— Не то, все не то! — повторял Шнейдерман, вслух читая названия недугов: — «Синдром Шерешевского-Тернера, синдром Нуннана, синдром Орбели…» — И наконец наткнулись на строку: «Синдром попугая. Ганьский, Аполлон. Россия. Москва. Безработный».

Товарищи по партии уставились друг на друга. Потрясение было настолько велико, что слова подошедшей к столу сотрудницы библиотеки «Господа, перестаньте кривляться! Вы в библиотеке, а не в продуктовом магазине» не вывели их из состояния оцепенения.

Первым пришел в себя Боб Иванович:

— Это шанс! Я точно тебе говорю, это шанс!

Вараниев тяжело посмотрел на соратника:

— Ты думаешь?

— Почти уверен! — убежденно ответил Боб Иванович.

— Он нам не поможет: я не заплатил ему.

— Не заплатил — заплатишь, — убеждал Шнейдерман.

Но оптимизм к председателю не приходил:

— С чего заплачу? Я на эти деньги Жанетте квартиру купил.

— Как купил, так и продашь, — объяснил второй человек в партии.

— А воспитывать Вождя ты будешь? На партийной квартире?

Шнейдерман молчал, обдумывая, что ответить.

— А что, неплохая идея, — опередил его Вараниев, — квартиру продадим. Но не ту, где Хвостогривова с Великом, а партийную. Ту, в которой ты проживаешь. Если, конечно, Гнездо разрешит.

— Я там прописан! — парировал Шнейдерман.

— Выпишешься. Ради великой цели партии.

Подобная перспектива соратника явно не обрадовала.

— Может быть, и ты свою квартиру продашь ради той же самой цели?

Ответ председателю не понравился:

— Я, можно сказать, коренной москвич!

— Коренные только лещи на Волге, — дерзко откликнулся Боб Иванович.

— Короче, будет так, — безапелляционно заявил Вараниев, — партийную квартиру продаем, а тебя к Жанетте подселим. Признаем, так сказать, ваши отношения. А чтобы ты не зазря зарплату получал, будешь заниматься воспитанием Вождя.

— Какие отношения?! Какое воспитание?! Да если бы я даже и был воспитателем по образованию, то все равно не взялся бы ни за какие деньги! А с Жанеттой сам живи, если хочешь. Мне противопоказано: характеры разные.

Диалог все больше обострялся, что не было выгодно ни одному из спорящих. Слишком теплым находил свое место в партии Шнейдерман. Вараниеву же не нужен был неподконтрольный носитель информации о рожденном Вожде.

— Даю тебе месяц на поиски жилья, — постановил председатель. — Если не найдешь — у меня перекантуешься: комната дочери свободна. Компенсацию за аренду будешь получать. Все, тема закрыта. Что касается Велика… Будем надеяться, что Ганьский поможет. Но надо ему заплатить. Еврухерий так и сказал: «Велик от рождения болеть будет, а Ганьский помочь сможет». Видел, надо полагать…

Товарищи по партии вышли из библиотеки и разъехались по домам.

* * *

Ганьский сидел за столом, медленно перемещая огромную старинную лупу в бронзовом корпусе, — рассматривал и анализировал почерки, присланные ему заказным письмом. Раздался телефонный звонок. Ученый снял трубку, и голос его стал сахарным:

— О, Виктор Валентинович, дорогой! Сколько лет, сколько зим! Как здоровье? Как семья? Спасибо, мне грех жаловаться, весь в работе. Много интересных тем, есть успехи. Чем обязан вашему звонку? Смею предположить, вы просто вспомнили ученого и почувствовали себя неловко: совсем позабыли раба науки.

Услышав просьбу о встрече, Аполлон Юрьевич любезно пригласил:

— Милости прошу в гости. Жду вас!

Ровно в десять утра Ганьский открыл дверь.

— Прекрасно выглядите, Виктор Валентинович! Рад вас видеть. Я-то, признаться, грешным делом, засомневался: уж не обидел ли чем. Совсем ведь меня позабыли. Как поживаете, дорогой?

— Что вам сказать, Аполлон Юрьевич… Сам вроде бы неплохо. Активный образ жизни, болеть некогда. Супруга все больше у телевизора, тоже здорова.

Последнюю фразу Вараниев произнес с такой интонацией, что Ганьскому показалось: если бы и болела, председатель не очень бы расстроился.

— А вот это плохо. Мало того, что гиподинамия развивается, так ведь еще и голова ничего полезного не получает. Отучайте ее от экрана, уважаемый. Но постепенно, чтобы нервную систему не сорвать. Что же она смотрит?

— Я всего не знаю, но по большей части чепуху всякую.

— Искренне сочувствую. Телевизор действует на подкорку, вызывает привыкание посильнее, чем у курильщиков или алкоголиков. Изменения психики гарантированы через два года при ежедневных трехчасовых просмотрах. Через пять лет — стойкие нарушения: подавление воли, разорванное мышление, эмоциональная тупость. Однако что же привело вас ко мне, дорогой Виктор Валентинович? — поменял тему Ганьский.

— Племянник. Сын моей любимой сестры болен.

— Вот как? Печальная весть! Увы, никто в нашем бренном мире не застрахован от болезней. И какой диагноз? Кто поставил?

— Профессор Зайцевский определил «синдром попугая», — грустно сообщил председатель.

— Боже ты мой! — всплеснул руками Аполлон Юрьевич. — Большего зла для ребенка, чем консультация этого пузатого головастика из Института наследственности и генома, и придумать трудно! Человек, далекий от медицины, общаясь с ним, подумает: вот он, бог исцеления. А на самом деле — сплошная болтовня. Не он ли порекомендовал меня? — улыбнулся Ганьский, уверенный в отрицательном ответе.