Наконец она приступила к беспокоящему ее делу. Айше была не бог весть каким физиономистом, но София, до этого определенно тянувшая время и обсуждавшая в основном загадку браслета с сапфирами, покраснела и заговорила, уставившись на пустую, плохо покрашенную стену:

– Знаешь, Ай, Лили, наверно многим мешала или не нравилась… но, боюсь, полиция решит, что больше всего она мешала мне.

– Тебе?! Чем, господи?!

– Подожди… сейчас расскажу, раз начала. Ты только скажи: они уверены, что это было убийство?

– Нет, – честно ответила Айше, быстро сообразив, что такой ответ позволит ей уклониться от обсуждения деталей, которые посторонним, в том числе ей, знать не положено. – Они ни в чем пока не уверены. Но, как я понимаю, проверяют все версии и варианты.

– Но самоубийство же невозможно! Значит, или несчастный случай, или убийство, правильно? Она же нормальная была, спокойная, ты помнишь? Да и с чего бы ей? Жила себе без забот и проблем.

– Ну, это мы с тобой можем так рассуждать, – осторожно, чтобы не выболтать лишнего, произнесла Айше, – а в полиции и эту версию проверяют. Вы могли чего-то о ней не знать.

– Могли, – согласилась София, – но все равно: Лили и самоубийство – это как-то неубедительно. Не тот тип. Ну да не в этом дело. Я боюсь, что если это все-таки признают убийством, то главной подозреваемой буду я. По принципу «Кому выгодно?»

Они пили уже по третьей чашке кофе.

Рассказ Софии занял немало времени, потому что смущенно кружил вокруг да около, заменял ясные слова иносказаниями и эвфемизмами, отвлекался на оправдания и ответы на никем не предъявляемые обвинения и упреки, медлил на каждом сюжетном повороте и свелся, в конце концов, к следующему.

У Лили Темизель был брат. Чуть старше нее, но отнюдь не выглядевший стариком. Напротив. Много лет провел в Швейцарии, занимался там каким-то бизнесом, имел то ли двойное, то ли тройное гражданство, удачно играл на бирже, купил дом где-то в Альпах и вообще преуспевал. Впрочем, вся эта семейка… деньги к деньгам, как говорится. Женат господин Омер был на немке, в браке не так чтобы особенно счастлив или несчастлив, и потому, овдовев несколько лет назад, воспринял свое новое положение весьма спокойно. Дочь давно живет отдельно, у нее своя семья, а господин Омер вдруг понял, что сыт Европой по горло и хочет перебраться на историческую родину.

И он перебрался. Купил хорошую квартиру в Измире, дачу в Чешме, ходил только в рестораны с национальной турецкой кухней, слушал только турецкую музыку и, доведя свой новорожденный патриотизм до логического конца, решил жениться на соотечественнице. Не испорченной феминизмом и фаст-фудом.

Он вдруг осознал, как ему всего этого не хватало: традиционного завтрака с маслинами и брынзой, правильно заваренного чая в маленьких стаканчиках, домашней выпечки и сладостей всех сортов, турецкого быта с его чистотой, накрахмаленными кружевными салфеточками и легким запахом лимонного одеколона. Визитов к родным по праздникам с церемонными приветствиями и обязательным почтительным целованием рук старшим – даже если сам ты давно не молод. Вывешенных на балконах промытых специальными шампунями ковров. Пикников у моря с мангалом и постеленными на земле разноцветными циновками. Вечернего сидения на балконе с чашечкой хорошего кофе и сигаретой. И, может быть, с приятной женщиной, вяжущей тоненьким крючком бесконечную ленту белоснежного кружева, которое она сматывает в рулон и закрепляет большой английской булавкой.

Постепенно образ этой женщины приобрел вполне конкретные очертания и переместился в его мечтах с последней ступеньки на самую верхнюю, опередив пикники, завтраки, ковры, домашнюю выпечку и накрахмаленно-лимонный быт. Точнее, соединившись со всем этим.

Было очевидно, что ему, еще не старому, богатому, европейски образованному мужчине, найти жену проще простого. Только кликни.

Не перевелись и вряд ли переведутся женщины, готовые воспринимать брак как сделку. Продавать себя за деньги ежедневно – это ах как плохо, ни в коем случае! Продать себя за большие деньги один раз – это, может, и плохо, но если так поступила ваша знакомая, а не вы сами. За комфорт, беззаботность, уверенность в завтрашнем дне многие согласились бы подавать господину Омеру завтрак, и печь крошечные пирожки из слоеного теста, и вязать крючком белоснежное кружево.

Лили с воодушевлением взялась за поиск невесты.

Брат категорически не хотел жениться на молоденькой: в этом случае расчет был бы слишком очевиден. Да и вкусы у них другие, и не смогут они обустроить ему тот быт, о котором он мечтал. Светские подружки сестры тоже не годились. Эти привыкли к прислуге, к приходящим на дом парикмахерам и маникюршам, они давно разучились (если когда-то и умели) готовить ашюре, не забыв ни одного из входящих в эту сладость четырнадцати, а то и пятнадцати компонентов. Они покупали бриллианты так же часто и равнодушно, как туфли: раз в сезон, и не стали бы проводить вечера в тихом одиночестве с вязаньем в руках. А белоснежные кружева были пусть не самым разумным, но непременным условием.

Эпопея подбора невесты под вдохновенным руководством Лили была в разгаре, когда…

– Когда он увидел тебя, правильно? – Айше решила ускорить рассказ подруги, подведя ее к главному.

– Да, – вздохнула София, – увидел меня. Лили новый костюм купила, а юбка оказалась длинновата. Я и приехала, чтобы забрать и переделать. Мы примерку закончили, она еще кое-что отыскала: одно подшить, другое отпустить, где-то что-то зашить или пуговицы заменить. Она же белоручка такая… была… да, была. Так вот, она вышла за пакетом, чтобы все эти тряпки сложить, велела домработнице (у нее тогда еще другая была) чаю мне принести. Я, чтобы время не терять, достала вязанье…

…Белое кружево. Смотанное в рулончик и застегнутое большой английской булавкой. Она и не заметила, что кто-то вошел в комнату. В малую гостиную – была у Лили и такая, для не очень важных гостей. Май выдался жарким, на Софии было легкое и миленькое платье, не испорченное ее обычной манерой сочетать несочетаемое. А сама София очень приятная, улыбчивая, миловидная женщина и кружево вяжет…

Появившаяся через минуту Лили небрежно познакомила ее с братом, чай был выпит, задерживаться причин не было, и София, взяв пухлый пакет, стала прощаться.

– Я и не думала ни о чем таком, – беспричинно оправдывалась она. – Омер предложил меня подвезти, я сначала отказывалась – из вежливости, но сама рада была, ты понимаешь…

Конечно, Айше понимала. Билет на автобус стоил столько же, сколько килограмм помидоров или риса, или три батона хлеба. И для Софии эти деньги были не мелочью. Естественно, она была рада, кто бы ни предложил ее подвезти.

– Мне через час надо было в школу за Эримом, Омер удивился, что у меня такой маленький сын, потом смутился, что намекнул на мой возраст, наговорил комплиментов. Словом, разговорились, он захотел заехать со мной в школу. «Мальчишки, – говорит, – любят дорогие машины…» Такой внимательный… Времени до конца уроков много оставалось, мы в кафе зашли, посидели. Знаешь, так глупо вышло: он мне мороженое заказал, а я почти расплакалась. С детства мороженого в кафе не ела, и так мне себя жалко стало. Ну, слово за слово, говорили, говорили… Нет, ты не подумай, – снова прервала рассказ София, – мне тогда и в голову не приходило… я не собиралась за него замуж! Это Лили была уверена, что я об этом только и мечтаю. Она же из тех, кто все на деньги пересчитывает.