– А где все остальные?

– Сегодня ночью только мы, – говорит Эллис. – Я подумала, что мы можем сделать свой отдельный «Ночной перелет».

От этой идеи мне становится не по себе; я до сих пор чувствую, как удавка впивается в мою кожу. Слова Эллис, что на самом деле она никогда не убила бы меня, служат не слишком сильным утешением. Я натягиваю пальто Каджал плотнее на плечи и остаюсь на месте.

– С какой стати?

Она пристально смотрит на меня.

– Почему бы и нет? Если ты не хочешь идти, всегда можешь вернуться в Годвин-хаус.

Я проваливаюсь каблуком в потрескавшийся тротуар. Снег растаял, но холод все равно пробирает до костей.

– Не будь смешной. Конечно, я пойду. – Это звучит совсем не так убедительно, как мне хотелось бы, но Эллис просто улыбается и проходит через стеклянные вращающиеся двери в залитое флуоресцентным светом агентство.

Она заказывает для нас простой невзрачный седан. Я мельком вижу удостоверение личности, которое она протягивает через стойку. Фото ее, но имя – нет.

– Ваша машина на стоянке А-4, – говорит агент, передавая Эллис ключи. – Приятного путешествия, мисс Брейтхаупт.

Снаружи, на парковке, Эллис слишком долго настраивает зеркала заднего вида и выбирает радиостанцию, машина лениво фырчит выхлопом в ночной воздух и пышет жаром.

– Куда мы едем? – Я не могу больше этого вынести. – Мисс Брейтхаупт?

Эллис, кажется, наконец-то довольна углом наклона своего сиденья и, взглянув на меня, говорит:

– Мне семнадцать лет, глупенькая. Я не могу арендовать машину без поддельного удостоверения.

Она выуживает шоферские перчатки из внутреннего кармана жакета и с профессиональной ловкостью натягивает их. Я стараюсь не обращать внимания на то, как скрипит кожа, когда Эллис крепко и властно сжимает пальцами руль. Я не сразу узнаю те самые белые перчатки, которые нашла в антикварном магазине. Она, должно быть, вернулась и купила их.

Мы едем на восток, пробираясь по извилистым дорогам Кэтскилла. Когда мы углубляемся в лес, поднимается туман, фары отражаются в белом мраке, не позволяя разглядеть ничего дальше десяти-пятнадцати футов.

– Может быть, стоит остановиться, – наконец предлагаю я, вглядываясь в туман. – Не понимаю, как ты можешь вести машину в таком «молоке».

– Не будь трусихой, Фелисити; мы в полной безопасности.

Я не стану отвечать. Я только хочу сказать, что даже Эллис Хейли не может контролировать погоду, – но я чувствую, что это будет долгая поездка, и не хочу раздражать Эллис в самом начале.

Она выбрала радиостанцию, передающую блюз, от тоскливых звуков хочется курить. Интересно, Эллис тоже заставляет себя любить такую музыку, равно как принуждает себя получать удовольствие от виски? Или это одно из редких проявлений истинной Эллис Хейли, что-то органично произрастающее из ее сердца?

Я начинаю понимать, куда мы направляемся, когда Эллис сворачивает в сторону Кингстона и выезжает на узкую дорогу, огибающую город, ведущую к поросшим лесом холмам. Я гоню от себя эту догадку. Я молча сижу, сжимая пальцами ручку над окном, пока Эллис не сворачивает за угол и перед нами не встают ворота кладбища.

– Нет, – говорю я. – Нет, я не… Зачем ты привезла меня сюда?

Эллис останавливает машину, поворачивается ко мне, крепко берет меня за запястье и говорит:

– Все хорошо. Ты можешь сделать это.

Но я не могу. Я едва могу дышать; будто что-то крушит мою грудную клетку, кости, легкие.

– Это просто могила, – говорит Эллис. – Ты можешь прийти на могилу.

– Я не могу.

– Ты не была на ее похоронах?

Я была на похоронах Алекс. Конечно была. Они прошли сразу после несчастного случая; я все еще находилась в туманном медикаментозном оцепенении после шока. Но я помню многое. Помню, как опустел дом Алекс без нее; как мать Алекс отшатнулась от меня на поминках. Даже священник смотрел на меня так, словно я была воплощением первородного греха, блуждающего среди них.

После долгого молчания я киваю.

– Да. Я… Да. Но это было давно.

– Тогда самое время отдать дань уважения.

Эллис лезет в сумку и передает мне книгу. «Таинственный сад». Старинное издание, переплет треснул, и страницы приобрели цвет шафрана.

– Ты говорила, что эта – одна из самых ее любимых, – мягко произносит Эллис.

Я беру книгу и крепко прижимаю к груди. Мое лицо сразу напрягается, боль пульсирует в висках.

Может быть, Эллис права и мне действительно нужно все закончить.

– Пошли, – говорит Эллис и открывает дверцу машины. Я сижу чуть дольше, вдыхая жаркий сухой воздух, но потом заставляю себя идти следом.

Кладбище маленькое и находится в стороне от дороги; сомневаюсь, что большинство жителей Кингстона вообще знают о его существовании. Это все, что могла себе позволить семья Алекс. Кованые железные ворота скрипят, когда Эллис открывает их. Я обхватываю рукой один из зубцов, и хлопья ржавчины оставляют след на моей ладони.

Алекс покоится под сенью дуба. Несмотря на то, что снег везде подтаял, здесь достаточно холодно, лед намерз на корни и кружевом обрамил изгибы могильного камня Алекс. Эллис принесла фонарь; она ставит его рядом с камнем; он освещает пространство на пять футов вокруг себя, остальное же тонет во тьме.

Мы стоим в футе от могилы. Александра Айрин Хейвуд, любимая дочь. Она умерла за шесть дней до своего восемнадцатилетия.

– Гроб пустой, – говорю я. – Ее тело так и не нашли. Ну, не совсем пустой… Каждый оставил что-нибудь для нее. Любимое ожерелье, кружевной платок, смоченный ее духами…

– Что оставила ты?

Я с трудом сглатываю.

– Я написала ей письмо. Смешно, я понимаю. Ей никогда его не прочитать. Но…

– Не смешно, – говорит Эллис. Она протягивает руку, берет меня за плечо и сжимает его. – Я дам тебе минутку. Хорошо?

Она направляется к машине, а я наклоняюсь к промерзшей земле. Возле надгробного камня Алекс растут веточки черной чемерицы. Я слегка улыбаюсь. В колдовстве чемерица используется для изгнания злых духов. Если бы тело Алекс было здесь, этот цветок мог бы удержать ее дух на месте.

– Я прошу прощения, – говорю я могиле. Я чувствую, что все это неправильно. Чувствую ложь. – Я… Я не знаю, что еще сделать. Я была напугана. Я пыталась спасти тебя – я правда пыталась. Я пыталась помочь, но ты… ты не была… Ты должна понять.

Я почти слышу ее голос: «Я не должна ничего понимать».

– Это все тот спиритический сеанс. Марджери Лемонт прокляла нас, потому что мы заманили ее в ловушку в нашем мире.

Как безумно здесь звучат эти слова, сказанные для Алекс.