Следующую картину с моим участием снимал Лерман. Он увольнялся из компании Сеннета, чтобы уйти к Стерлингу, но решил отработать еще две дополнительные недели, чтобы не портить отношения с бывшим партнером. В процессе работы у меня, как обычно, возникало много всяких предложений, но Лерман выслушивал меня с улыбкой и не более того.

– Все это хорошо для театра, – говорил он мне, – а в кино у нас просто нет времени. Мы должны все время двигаться вперед, а комедия – это всего лишь повод для движения.

Я никак не мог согласиться с ним.

– Юмор – это юмор, будь то на сцене или в кино, – спорил я.

Но Лерман настаивал на использовании схем и принципов, которым всегда следовали в «Кистоун». Все должно происходить максимально быстро, беготня, прыжки по крышам домов и такси, ныряние в реки и многое другое. Несмотря на его взгляды, мне все же удалось выполнить пару своих собственных комедийных трюков, но все они были безжалостно вырезаны в монтажной комнате.

Для него не существовало никаких комедийных трюков, кроме самых простых, которые повторялись из эпизода в эпизод, а когда я предлагал снять что-нибудь более изысканное и интересное, ответ был один: «У нас нет времени! Нет времени!» Ему нужно было, чтобы я играл точно так, как Форд Стерлинг. Честно говоря, я и не очень-то сопротивлялся, но он, видимо, пожаловался на меня Сеннетту, сказав, что с таким сукиным сыном, как я, очень трудно работать.

Как раз в это время вышла в прокат картина Сеннетта «Необыкновенно затруднительное положение Мэйбл». Я сидел в зрительном зале и трепетал от страха. Публика встречала появление в кадре Форда Стерлинга с энтузиазмом и смехом, а мое – с холодным молчанием. Все смешные уловки, которые я использовал для сценки в вестибюле отеля, едва ли вызвали пару-тройку улыбок. Но фильм продолжался, и вот уже стали раздаваться отдельные смешки, потом начался смех, а к концу фильма публика пару раз взорвалась громким хохотом. Этот новый опыт помог мне сделать вывод, что аудитория может быть благосклонной и к новичкам.

Я не думаю, что оправдал ожидания Сеннетта, напротив, он был несколько разочарован. Через день или два встретившись со мной, он сказал: «Послушай, говорят, с тобой трудно работать». Я попытался объяснить, что очень старался сделать все, что пошло бы на благо картин.

– Ладно, – холодно ответил Сеннетт, – делай то, что тебе говорят, и все останутся довольны.

На следующий день у меня произошла очередная стычка с Николсом, и я взорвался.

– Вы требуете от меня того, что легко может сделать простой актеришка за доллар в день, – заявил я. – Я же хочу показать что-то более интересное, а не просто скакать по лестницам и выпадать из такси. Мне не за это платят сто пятьдесят долларов в неделю.

Бедный старый «папаша Николс», как мы все его называли, был в ужасном состоянии.

– Я занимаюсь этим делом больше дести лет, а что ты об этом знаешь?

Я попытался вступить в спор, но все было напрасно. Я хотел было поговорить с другими членами группы, но они тоже были настроены против меня.

– Да брось, он все знает, все знает, он в этом бизнесе гораздо дольше, чем ты, – сказал один пожилой актер.

Я снялся в пяти фильмах, и в некоторых из них мне удалось сделать один-два эпизода, отражающих мое видение комедии, с которыми мясники из монтажной ничего не смогли поделать. Я хорошо изучил их работу и вставлял свои трюки в начало и конец сценок, понимая, что в этом случае их вряд ли можно будет вырезать. Вообще, я использовал каждую возможность для пополнения своих знаний. Я знал теперь, как проявляют пленку, как ее режут и склеивают, – как получается кино.

Я воспринял это как удар, потому что, несмотря на все остальные достоинства Мэйбл, весьма сомневался в ее режиссерских талантах. Как следствие, мы поцапались уже в первый день съемок. Группа работала на выезде, в пригороде Лос-Анджелеса, и в одном из эпизодов Мэйбл хотела, чтобы я стоял со шлангом в руках и поливал водой дорогу, а машина злодеев промчалась прямо по шлангу. Я предложил изменить сценарий и сказал, что буду стоять на шланге, перекрывая тем самым ток воды, а потом загляну в шланг и одновременно уберу с него ногу, чтобы вода брызнула мне в лицо. Но Мэйбл не дала мне закончить: «У нас нет времени! Просто делай то, что тебе говорят!»

Это было уже слишком, я не был готов к выговорам даже такой симпатичной молодой девушки.

– Извините, мисс Норманд, я не буду этого делать и не думаю, что вы достаточно компетентны, чтобы указывать мне, что делать.

Все события происходили прямо на дороге. Я покинул место съемок и уселся на обочине. Нежная Мэйбл – в то время ей было всего лишь двадцать, она была хороша собой, обворожительна, и все вокруг ее любили – сидела перед камерой и ничего не понимала, ведь никто раньше не разговаривал с ней таким тоном. Честно говоря, мне она тоже очень нравилась, что-то в моем сердце екало, когда я с ней встречался, но это была моя работа. Тут же вся группа окружила Мэйбл и устроила срочное совещание. Позже Мэйбл рассказала мне, что пара статистов даже предлагала отлупить меня, но она вовремя остановила их. Посовещавшись, Мэйбл отправила ко мне ассистента с вопросом, буду ли я работать. Я встал, перешел дорогу, и сказал:

– Я прошу прошения. Но не думаю, что то, что мы пытаемся снять, выглядит смешным и интересным. Вот если бы вы позволили мне кое-что предложить…

Мэйбл не стала спорить.

– Очень хорошо. Если вы не хотите делать то, что вам велят, мы возвращаемся на студию.

Дело было плохо, меня никто не слушал, и оставалось только пожать плечами. Мы потеряли не так уж много рабочего времени, потому что начали в девять утра, а сейчас было полшестого, и солнце начинало быстро клониться к закату.

На студии я снимал с лица грим, когда ко мне ворвался Сеннетт.

– Какого черта происходит?

Я попытался объяснить:

– Историю нужно сделать немного смешнее, но мисс Норманд со мной не согласна.

– Ты должен делать то, что тебе говорят, или убирайся, плевать мне на контракт.

Я оставался абсолютно спокойным.

– Мистер Сеннетт, я зарабатывал себе на хлеб и воду еще до того, как появился здесь, и если вы меня увольняете, то увольняйте, но мне, так же как и вам, хочется снять хорошую и интересную картину.

Сеннетт молча вышел из гримерки, громко хлопнув дверью.