«Россия не знает галичан, и галичане не знают России», – признавал архиепископ Евлогий. Он сам пытался облегчить жизнь беженцев, но их положение оставалось отчаянным. Табор галичан некоторое время размещался в Киеве, на Подоле. Состоятельные киевляне приходили туда как на невольничий рынок. Рассматривали стройных, загорелых прикарпатских дивчин. Выбирали себе кухарок и горничных.

Министерство внутренних дел нашло для беженцев 300 000 рублей, еще 160 000 дал благотворительный комитет великой княжны Татьяны Николаевны. Беженцам и в самом деле начали платить суточные – правда, не по рублю, а от 20 до 30 копеек[390]. Распределением помощи занимался созданный москвофилами Русский народный совет Прикарпатской Руси. О том, как именно он занимался распределением помощи, скоро узнали читатели российских газет. Журналистка газеты «Приазовский край» Мария Анчарова опросила сто беженцев[391]. Оказалось, что суточные они получали крайне нерегулярно. Больше двадцати копеек в день никто, конечно, и не видел. Возникает вопрос, кто же «более аккуратно» получал остальное? – спрашивал Владимир Короленко.

Для сирот открыли (точнее, перевели из Львова) детский приют. Но приюты эти с давних времен были кормушками для воров и мерзавцев – легче всего обворовывать беззащитных и безответных. Дети жили впроголодь, страдали от чесотки (на мыле экономили). Некая мещанка Елизавета Стригалова, которую поставили заведовать приютом, избивала сирот до крови. Четырехлетнему мальчику Егорке порвали ушную раковину. Воспитанницу Христину начальница «беспрестанно» порола ремнем и бечевкой. Дети имели «крайне изнуренный вид» и глядели «запуганными глазками» на жестоких и непонятных взрослых[392].

Большая часть галичан поселилась в Ростове, на окраине города. Жили в «общежитиях» (бараках), спали на нарах. Беженцам полагались пайки, но пайков они подолгу не получали: кто месяц, кто три месяца. Одного гимназиста поймали за попыткой продать казенную простыню. Он объяснил свой поступок просто: «Хотел получить хоть полтинник на хлеб»[393].

Из статьи Марии Анчаровой в газете «Русские ведомости», 8 сентября 1916 года: «…женщина, плача, показывает миску какого-то темного хлебова.

– Вот, посмотрите: фунт муки и фунт капусты. Это всей семье на целый день…

И женщина навзрыд плачет… С нар раздается надрывной кашель. Это ребенок. Дети сплошь больны. Много больных и среди взрослых. Мечутся по нарам, стонут.

– Почему не требуете пайков? Из казны на вас отпускаются деньги.

– Ходим, просим. Не дают. Сам (!) Дудыкевич народу не показывается. Из конторы, если кто пристает, гонят в шею… Раз полицию позвали»[394].

Корреспондент либеральной газеты «Речь», вестника партии кадетов, нашел галицких девушек-курсисток, которых «Дудыкевич поселил в доме без освещения, без кроватей и буквально без столов и стульев. Питались они лишь хлебом да кипятком, который брали из ближайшей чайной»[395]. В конце концов над девушками сжалился один русский чиновник[396]. На собственные деньги он купил им кровати и тюфяки[397].

В 1915–1916-м судьба галичан еще волновала русское общество. В 1917-м стало не до них. Нам хорошо известны только судьбы лидеров движения, политиков и общественных деятелей.

Владимир Дудыкевич погибнет в Ташкенте в большевистской тюрьме. Семен Бендасюк проживет долгую жизнь и умрет на восемьдесят девятом году жизни в советском Львове, пережив большинство своих соратников. Дмитрий Марков, один из последних москвофилов-депутатов рейхсрата, будет приговорен к смерти за государственную измену. Император заменит приговор на пожизненное заключение. Но Австро-Венгрия умерла раньше Маркова. Он покинул камеру в Терезине и переехал в Прагу, где и провел последние двадцать лет жизни. Большинство же известных москвофилов вернутся в польскую Галицию. Будут издавать «Талергофский альманах», однако без поддержки России их движение совсем заглохнет. И тогда бывшие москвофилы начнут… говорить и писать по-украински. Кирилл Вальницкий и Кузьма Пелехатый еще в 1914 году называли себя русскими, за что угодили в Талергоф, где перенесли (по крайней мере Вальницкий) пытки[398]. А в межвоенные годы оба стали «справжнiми» советскими украинцами, отрекшись от москвофильства. Вальницкий погибнет в ГУЛАГе, Пелехатый же сделает хорошую карьеру и умрет на посту заместителя председателя Президиума Верховного Совета УССР.

А что же рядовые москвофилы? Крестьяне, что поддались агитации и решили связать судьбу со страной, которой толком не знали? А их дети? Архиепископ Евлогий упоминает о встрече с одним галичанином, воспитанником его приюта[399]. Мальчик вырос и стал… сечевым стрельцом.

В Галиции несколько десятилетий развивалось русофильское (москвофильское) движение, пропагандировался русский язык. Но почему-то Галиция стала не новой русской землей, а цитаделью самого воинственного украинского национализма. Сергей Дмитриевич Сазонов всерьез считал, будто «в Галиции на присылаемые из Берлина деньги искусственно поддерживалось так называемое украинское движение с целью внести раскол в самое сердце русского народа»[400]. С министром иностранных дел соглашался и министр внутренних дел Н.А.Маклаков. Не удивительно, что эти люди довели Россию до роковой войны и не сумели предотвратить революцию. Неужели немцы обучили «русских» галичан украинским народным песням? Пошили для них вышиванки и плахты? Специально придумали для них украинский язык? Может быть, и самих украинцев сумрачный германский гений вывел в реторте, как гомункула? Где министры черпали свои сведения об украинцах?

Не многим лучше и версия русских националистов, которые обвиняли во всем австрийцев и поляков. Они-де «испортили» народ Галиции, погубили русофилов, а малограмотному народу внушили «украинскую идею», созданную зловещей (на самом деле слабой и бессильной) австрийской разведкой.