выведать у него о людях (или не людях), которых нет. Дилер делает вид, что его внезапно отвлекли срочные дела, и исчезает. Дальнейшие попытки связаться с ним безрезультатны.

Мурр в своей комнате, в своем Бесценном Ларчике. Грязен, бородат. Отчаяние его не столь остро, но оно уже не перемежается периодами судорожной активности или припадками истерического веселья.

Иногда все же он запускает А-16. Он ничего не ищет. Он бессмысленно смотрит в мириады светлячков. В таком увеличении движение их почти незаметно, а расслабленные глазные мышцы не дают сигнала к увеличению.

* * *

В одно из редких просветлений Мурр, ДонКихот-Скрипучих-Уключин вспоминает об однокласснике, который, по слухам, сделал карьеру в спецслужбах домена. Но среди жителей Уключин Ромула (так зовут удачливого одноклассника) нет, а связь с дилером потеряна.

На следующее утро Ромул собственной персоной у дверей Бесценного Ларчика. Сонный Мурр едва узнает спросонья друга детства. Друг потрясен жалким видом Мурра. Теперь он займется им лично. Ромул тащит Мурра в душ, уничтожает мусор, которым заросли спальня и кухня, заводит привезенную с собой музыку. Вечером Ромул выводит Мурра на променад.

— Что случилось? — спрашивает Ромул. Они стоят у стеклянных стен проспекта Зеленоватой Радости, смотрят в брюхо гигантскому осьминогу, флегматично перебирающего щупальцами в нескольких метрах от проспекта. Пахнет фиалками и бензином.

— Я купил себе А-16. Я знаю, что ты не доложишь об этом, но мне все равно. Можешь доложить, если это тебе поможет по службе.

— Ты несешь чушь, приятель. Это не та заслуга, которую высоко оценит мое начальство. Мое бывшее начальство. Я на пенсии, Мурр. Мы рано выходим на пенсию.

— Зачем ты пришел?

— Я получил сообщение, что некто разыскивает меня через незарегистрированную копию светлячков. Ты вспомнил обо мне, следовательно, случилось что-то экстраординарное. Специфика моей профессии такова, что о нас не вспоминают. Бывшей профессии.

— Спасибо, Ромул.

— Так что случилось, дружище?

— Ничего особенного. Просто меня нет.

— В каком смысле?

— Меня нет. Я думаю, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

— Нет. Как это тебя нет? Где тебя нет?

За стеклом мелькает узкое тело голубой акулы с фосфоресцирующей рекламой губной помады. Акула исчезает в толще воды. Осьминог, вяло перебирая щупальцами, разворачивается, отплывает куда-то вбок.

— Я не существую.

— А кто тогда вот сейчас со мной говорит?

— Не знаю. Чей-то сон. Неисправная инфа какого-то погибшего нелегала. Я правда не знаю.

— Что за странные фантазии? Откуда такие мрачные настроения, приятель?

— Ты знаешь откуда. Нет светлячка.

— И что из этого следует?

— А ты не знаешь, что из этого следует? Меня нет.

— Из этого следует только то, что тебя нет в А-16.

— Ты сам знаешь, что А-16 сама заносит в светлячки всех живущих.

— Не всех.

— Что значит «не всех»?

— Не всех. Можешь мне поверить. Так что можешь успокоиться насчет себя, ты существуешь, если это тебя, конечно, успокоит.

Ромул и Мурр на диване. Ночь. На потолке рубиновый светлячок Ромула.

Друзья вспоминают школьные годы. Мурр был большой озорник. Тихоня Ромул.

Как все-таки человеку в здравом уме и твердой памяти может прийти в голову, что его нет на основании того, что он не нашел себя в одной из паленых версий светлячков?

Мурр, ДонКихот Скрипучих Уключин, вздыхает.

— Пикантные экземпляры у вас тут прогуливаются, однако.

— Да уж. Сам понимаешь, у богатых свои причуды.

— Это точно. Все в шрамах. Честно говоря, нигде не видел такого скопления «новых молодых» в одном месте. Кстати, сколько здесь квартириумы стоят, если не секрет?

— Какие уж от тебя секреты. 0,15 я платил.

— Ого. Но здесь мило, ничего не скажешь.

— Не знаю. Уже привык.

— А почему они тебя ДонКихоном зовут?

— Дон Кихотом. Книга такая есть одного древнего автора.

— A-а, книга. У меня была когда-то книга. Забыл, как называется…

— Ромул.

— Что?

— А, например…

— Что?

— Как ты думаешь, я есть в А-21?

— Это мне неизвестно, корешок. Я не имею доступа к А-21. В А-20 тебя нет.

— Что же я за птица такая, что меня нельзя никому показать?

— И это мне неизвестно, корешок, и никогда не будет известно. И ты вряд ли об этом узнаешь в этой жизни. Можешь гордиться, браток. Настолько заинтересовать спецслужбы, чтоб не попасть в А-20… Может, в генах что-то. Может, ты оператор какого-то сверхважного задания.

Какое это может быть задание?

— А вот это ты вряд ли когда-нибудь узнаешь, брат.

— Н-да. Как-то даже страшно.

— Жить вообще страшно.

Мурр вздыхает.

— Но все равно спасибо тебе.

— Не за что. Мы ж друзья.

Вот разве что…

Что, Ромул?

Мне, право, неудобно… Ты не мог бы одолжить мне… полгодика?

ИВАН И ЧУНЯ

Иван заглянул в щелочку. Чуня повернул голову в наушниках, тявкнул и завилял хвостом. Учительница улыбнулась и погрозила Ивану пальцем. Иван закрыл дверь.

От нечего делать Иван стал было разглядывать других сидящих в холле. Хорошенькая брюнетка ковыряла пальцем в носу, усталый бизнесмен в униформе дремал, прислонив плешивый затылок к теплой стене. Незаметно для самого себя и Иван погрузился в дремоту. Ему начал сниться оранжево-красный петух. Иван сыпал ему на пол зерно пригоршнями, но петух успевал склевать разбросанное зерно, и, когда Иван запускал в карман руку за новой пригоршней, петух уже негодующе смотрел ему в глаза. Что будет, когда зерно кончится, волновался Иван, но тут прозвенел звонок и Иван проснулся.

Звонок звенел. За стеной — безумие заполошного лая. Это, что ни говори, очень волнующие минуты. Двери распахиваются, теперь и школьный холл наполняется лаем.

Вот и Чуня! Чуня, милый! — Иван достает из сумочки пакетик с сахаром и колбасой. Псина, напрочь позабыв уроки этикета, хватает