– Ведьма она, околдовала воина! Ты совсем разум потерял, Добрыня, и не князь нам больше!

Она чувствует, что князь улыбается, спокойно и добродушно:

– Это ты, тайник, разум потерял! Разве можно пойти против воли богов?

Выскочил вперёд сапай авки[57] Тольпек, раскрывает смердящую пасть и вопит, потрясая своей золотой булавой, символом власти:

– Ты, грязный слав, посмел прикоснуться и опозорить нашу богиню! Смерть тебе!

И вдруг затихает, когда слова родного языка льются с губ чужака:

– Ты, презренный, осмеливаешься поднять руку на своего императора?!

Смятение в рядах инков. Чужак знает божественный язык и говорит на нём! Откуда? А тот вдруг смело шагает вперёд, вскидывает вверх руки, и… О, божественное чудо! Вспыхивает огненный шар между ладоней его, и становится во дворе светло, словно днём, а с небес гремит хор нечеловеческих голосов:

– Неразумные! Или мало вам слов князя вашего?! Откуда неверие в ваших сердцах? Избран нами Добрыня быть вашим владыкой. И быть роду его вашими повелителями отныне и до скончания рода человеческого! Ибо так сказано нами, Тремя богами Жизни!

И появляются над городом огромные лица в небе… Одно, второе, третье… Падают в страхе люди, прикрывая голову руками, ибо неземной свет и пламя в глазах богов… А двое тех, кого только что хотели растерзать, объятые неземным сиянием, стоят возле друг друга и держатся за руки, не боясь ничего. Боги явили свою волю славам и инкам. И кто осмелится пойти наперекор их воле? Лишь безумец. Но и тот устрашится гнева Троицы Жизни, ибо нет отныне для богов славов и инков Предела…

И грянул гром, что во всех концах земель Полуденных и Полуночных слышен, и высветило небо лики божественные вновь, и слышал голоса богов каждый, кто жил на этих землях, на своём языке, знакомом с рождения, и видел, как побежали выстраиваться в очередь суетливую все родовые и племенные божки самых диких народов, что в диких и глухих уголках обитают, ибо поняли те мелкие боги, что отныне их сила и власть – ничто по сравнению с Троицей Жизни. И вершился строгий, но справедливый Суд богов, и летели на землю головы тех, кто замечен был в поедании ближнего своего, и заповеданы отныне всем Правила следующие:

Ama quellanquichu – Не ленись.

Ата llullanquichu – Не лги.

Ата suacunquichu – Не воруй.

Три божественных принципа. Три великие истины. И поняли отныне все, кто жил на Новой Земле, что наступила Новая эра…

Князь смотрел, как распростёрлись перед ним и его супругой ниц, без разбору, и славы, и инки, и сам был напуган Откровением божественным. Тишина гробовая стояла во всём городе Торжке. Даже птицы испуганно затихли на деревьях, и туры, и лошади, и прочая домашняя живность. Казалось, все ждали его Слова. Ибо он теперь для всех – божественный император. Не в смысле того, что он – бог. А в том, что осенён Добрыня Божественной милостью и стал отныне правителем обеих земель – Полуденной и Полуночной. И негромко молвил он, прижав к себе дрожащую от увиденного супругу левой рукой:

– Поднимитесь.

Зашевелились люди. Задвигались. Вставали, с ужасом глядя в небо и на чету царственную. Дёрнул щекой император, успокаивающе нажал пальцами слегка на нежное плечико, объявил:

– Свадьба наша с Ольмо через месяц состоится. В Славграде, что отныне будет Полуночной столицей империи. А Куско станет столицей Полуденной. И будет теперь семья императора проживать половину года на одной половине, а вторую – на другой. Далее слушайте меня и передайте всем: теперь единым целым является держава славов и Тауантинсуйу, и всяк бывший подданный одного государства прежнего равен в правах подданному другой бывшей державы. Ибо отныне все они подданные империи. И доведите мои слова до каждого из тех, что отныне живут под рукой императора и его супруги…

Вновь ударил раскат грома, подтверждая слова Добрыни, и высвободилась Ольмо из его руки, гордо выпрямилась, запрокинув прекрасную голову. И столь она была красива в этой обычной мужской одежде с плеча своего мужа, что едва не потеряли дар речи люди, во дворе находящиеся.

– И отныне будет так, как сказал мой супруг перед ликом Троицы Жизни и всеми подданными империи! И не смеет никто противиться воле его. Ибо каждый, вставший против слов императора, поднимает свой голос против истинных богов.

И все, кто был во дворе, единодушно воскликнули:

– Да будет так!

Внезапно вперёд выскочил Крок с перекошенным от ненависти лицом и заорал:

– Не верьте ему! Убейте их! Немедля!

Но его уже никто не слушал, Добрыня опешил – старый товарищ и друг ведёт себя непонятно. Прищурился и обмер – желтые глаза таиника светились скрытым пламенем. Но почему жёлтые? Ведь у него они серые! Выходит, это не Крок?! Нагнулся, подобрал меч, который было бросил, подержал в руке, напрягся… И по лезвию побежали всполохи синего пламени… Народ замер, а Крок подался назад, пытаясь спрятаться в толпе, но тщетно – его вновь вытолкнули вперёд. Лезвие свистнуло, рассекая воздух. Синяя полоса пронзила воздух, вошла в грудь тайника, прошив её насквозь, и… Взвыл мужчина голосом дурным, хлестнула из раны кровь чёрная, не алая. На глазах стал он покрываться перьями, вытягиваться, пряча руки и ноги, превращаясь в Пернатого Змея Кетцалькоатля, и откуда ни возьмись появились три воина, в доспехах невиданных, светом одетые. Один из бойцов был в доспехах инка. Второй – в броне славов. Третий – в одежде меднокожего воина, с томагавком в руке и початком маиса в другой. Вонзились в тело Пернатого три прямых меча, взвыл дурным голосом гад, забился. А самый большой махнул секирой невиданной, с острым наконечником клином, и слетела усыпанная перьями голова на землю… Где падали капли крови её, там дым шёл, и стонала сама земля… Забилось тело пернатое, задёргалось, но светлый руку вскинул, ударил из ладони луч яркий, и вспыхнул злой бог майя-людоедов, загорелся, оставляя после себя лишь кучу дурно пахнущей золы… А Трое, покончив с богом, подошли к паре царственной, кивнули на прощание и в небо по вдруг спустившейся ниоткуда лестнице винтовой ушли…

– Найдите Крока. Настоящего! И что за четвёрка ко мне в покои вломилась?!

Казалось, люди сбросили какое-то оцепенение, началась суета, а Добрыня обернулся к Ольмо:

– Как ты? Не испугалась?

Девушка с трудом сдерживала дрожь. Мужчина прижал её к себе, погладил по пышным волосам, шепнул:

– Не бойся. Всё закончилось. Чего дрожишь?

– С-с… страшно…

– Я же с тобой. Так чего боишься?

Она всхлипнула, прижалась к широкой груди, пытаясь найти убежище и защиту.

– Княже, нашли тайника! Он у себя, без сознания лежит! А те четверо – не наши! Никто их не знает. У славов якобы метка крохотная, синяя на спине. А инков вообще никто не опознаёт, – склонился перед ними старший гридней.