— Гарри, ну ты… Ну я бы пошёл, честно, — стал он отнекиваться. — Но у меня посевная!

Я поболтал о том да о сём пару долек. Узнал от него, что Марьяна вернулась к себе, особенно не эпатируя. Больше не лечит, а заклинанием чистит дымоходы за бешеные деньги, но популярностью пользуется, потому что выпаливает сажу до идеального блеска. Узнал, что в Замке Древней слышали странные звуки по ночам, завывания и стуки, что меня озадачило. Узнал, что меня всё пытается выловить Марсенас, которому в прошлый раз так и не удалось со мной ничего обсудить. В общем совсем ничего необычного.

Пройдя до упора по Огородной улице я дошёл до храма Чёрного, встал на пороге.

— Ну и скотина же ты. Это ведь ты свёл меня с Седриком. Это ты мерещился Гридию перед смертью. Это ты там какие-то мутки мутишь с Безымянным. И ни разу меня не удостоил своего высокомерного внимания!

Я вздохнул и вошёл. Чёрный после моих слов выглядел виноватым.

Храм не изменился, ни низ его с огромной статуей, завёрнутого в монашеские рясы, ни верхний этаж с выбитым окном. Разве что окно размуровали и теперь свежий ветерок мог беспрепятственно шуровать по всему храму, да через дыру лучше стали слышны шум и суета Аннуриена: «вспышка справа!», «вспышка слева!» — гулкие команды шиярца Майклсона.

Пройдя наверх я увидел Марсенаса. Немного похудевшего, хотя он и так упитанным не был. На вид немного замученного, с синяками под глазами, бледной от недостатка солнца кожей рук и лица, с отросшими, но чистыми ногтями, склонённого над бумагами и грызущего карандаш. «Я занят, приём через часть», — не поднимая головы выдал он и видя, что незваный гость никуда не уходит, всё же поднял голову, окинул меня прищуренным взглядом.

— Сам явился, — буркнул он. — Я тебя просил зайти четыре дня назад. Что с твоим глазом?

Я схватил левой рукой правую и положил себе на колени, присаживаясь на стул.

— Да так, ерунда, — отмахнулся я, а сам подумал, что, в действительности не ерунда. Спалил я себе часть мозга, пока экспериментировал с заклинаниями разрушения. — Я поболтать пришёл, а ты даже без приветствия.

— Так сам же учил! — надулся Марсенас, а после вздохнул. — И это тоже проверка?

— Скорее подъёб.

— Не знаю таких слов. Ладно, рассказываю как есть. У нас прибавление в деревне, сорок семь аэльев за последние пять дней. Сорок семь! И среди них восемнадцать детей, — он вздохнул, глядя на бумаги. — У нас нет столько домов, чтоб их расселить. А это не только у нас, тут прям вал какой-то. Из Грувааля, говорят, ещё пятеро идут искать лучшей жизни у нас. А у нас что? Отправил их охотиться и лес рубить, дома строить.

— Ну и хорошо, пусть при деле будут.

— А платить им чем?

— Едой пока, не знаешь что ли? — пожал я плечами.

— Так им жить-то негде. В прошлом году тоже по весне принесло новеньких, но не так много.

Да, Радя тоже упоминала, но в Анаторе с этим делом полегче.

— Шли все излишки в Анатор, — догадался я.

— Так и собирался сделать. Но деревню нужно расширять и строить школу.

— А вон те, — я указал через дырку в стене на доносящиеся команды Майклсона. — Это тоже новички?

— Да. Твой человек, который любит на колокольне сидеть, принял решение.

— Курт его зовут, он снайпер.

— Не знаю такого слова, — задумался де Луиз. — Шесть человек, один низушек и один полуэльф — все мужики. Другой твой человек по имени… Сын Майкла? Майклсон! Сказал, что женщин и детей в отряд не берёт, и ещё троих не взял, кто хотел в отряд. Сказал, что возьмёт только восьмерых лучших.

— А это уже называется маркетинг.

— И такого слова я не знаю, — вновь задумался барон и покраснел: — Хватит меня смущать непонятными словами! Я с тобой поговорю, потом себя куском багушкиного дерьма чувствую…

— Не переживай, я уверяю тебя, не ты один. Я на многих произвожу подобное впечатление. Кроме Эльстана, — стиснул я зубы, ощущая чувство зависти и потери собственного превосходства.

Марсенас встал, отряхнулся, потянулся, хрустя шеей. В какой-то момент он ойкнул и медленно повернул голову, чтоб та смотрела прямо. Лицо его раскраснелось от напряжения.

— Я не знаю, едят ли боги-чародеи, но бароны точно нуждаются в пище, — выразился он и пошёл на выход.

В таверне бледнолицый трактирщик с большими тёмными глазами, имени которого никто не знал, да и человеком который не являлся, подал нам жаркое из свежей дичи. Мясо отдавало тьмой, неплохо так смердело, но мне было привычно, а вот Марсенас понять не мог. Он его и обнюхал, и на зуб попробовал.

— Ешь, не отравишься, — бросил я и потянулся правой рукой, увидев перед собой её астральный образ. Физическая правая рука так и осталась висеть. Хорошо, что пропавшего ребёнка в лесу с последующей встречей с кикиморой я искал до экспериментов, иначе она могла бы меня и отпинать, будь я одноруким и с магическим блоком на псионику.

— Мне говорили, что ты умер.

— Я умер. И воскрес. Так обычно делают бессмертные, — напомнил я ему.

Марсенас кивнул, принимая за абсолютную истину.

— Не передумал ещё быть бароном? — спросил я глядя на его мешки под глазами.

— Проблем полный воз, — устало вздохнул Марсенас. — Барадир, который однорукий, не помню как зовут, — Марсенас наклонился и тон убавил, — переспал с Изольдой, да так, что та залетела. — Потом снова выпрямился. — Отец её пришёл и попытался заявить, что Барадир теперь по всем правилам должен Изольду в жёны взять, на что тот сказал, что девке, мол, «ветром надуло». Её отец попытался Барадира побить, но однорукий его отделал так, что тот зуба лишился. Изольда же плачет, что любит Барадира, и сыночка его любить будет, и вообще от отца сбежит, если тот Барадиру навредит. Но навредили Ойкичу.

— Это тот низушек, который оконные рамы резные делает? — удивился я.

— Да. Так, я не уточнил наверное: Изольда едва только в детородный возраст вошла, а ещё она человек, ну то есть Ойкич не её родной отец, естественно. А девка статная, но дурная… Вторая Марьяна на деревне.

— Кстати Марьяна, — поднял я палец, ожидая продолжения.

— Не начинай. Забирай её отсюда. Ко мне три дня назад пришёл Гюр в чём мать родила с фингалом под глазом и руками в крови, отказывался говорить, что случилось. Ай, давай не будем. Так вот, что делать теперь со всеми ими — ума не приложу. Барадира бы к стенке прижать, так он