Еще один сотрудник «Аусмеда» вспомнил, что видел солдат РПФ, убивавших женщин и детей, и сказал: «Казалось, они этим наслаждаются». Третий описывал нескольких солдат РПФ, стрелявших в толпу: «Они прыгали, смеясь и продолжая стрелять. Их словно обуяло безумие». Тот же человек говорил: «Было поистине ужасно видеть, как по меньшей мере четверо солдат РПФ стояли вокруг одного человека из ЛПВС, и каждый расстрелял по нему полный магазин. Некоторые ЛПВС останавливались, и солдаты РПФ бросали в них камни, чтобы они снова побежали и можно было снова по ним стрелять. Эти люди были безоружны и напуганы».

К четырем часам того дня, когда Марк Катберт-Браун — британский майор, начальник военной полиции МООНПР, прибыл в Кибехо на вертолете, стрельба поутихла, превратившись в спорадические дальние хлопки и редкие вспышки автоматического огня. С воздуха Катберт-Браун видел длинные очереди из тысяч ЛПВС, которых обыскивали и регистрировали на пропускных пунктах РПФ, а затем они направлялись вниз по дороге, прочь от Кибехо. Австралийцы, замбийцы и гуманитарные работники смогли выйти и начали собирать мертвых и раненых, хотя доступ к ним часто блокировали солдаты РПФ. Потом, проведя час в лагере, майор Катберт-Браун услышал «внезапное увеличение темпа стрельбы». ЛПВС снова прорвались сквозь кордон РПФ и рассыпались по склону, и прежние сцены насилия повторялись еще несколько часов. Присев за мешками с песком с биноклем, Катберт-Браун наблюдал, как солдаты РПФ гнали ЛПВС в долину и через дальние холмы, в то время как другие солдаты продолжали проверять тысячи ЛПВС, готовя их к отбытию.

Вскоре после заката началась вторая волна интенсивной стрельбы. Катберт-Браун делал заметки:

20:10. Осознал, что слышу тихие рыдания с территории компаунда на западе (но, возможно, они постепенно усиливались в течение какого-то времени).

21:00. Рыдания продолжаются, но в оружейном огне и взрывах гранат возникла передышка.

21:20. Несколько взрывов гранат слышны рядом со штаб-квартирой Замбатта.

21:30. Беспорядочные одиночные выстрелы в той же области.

21:33. Шесть очередей выстрелов у стены лагеря.

21:55. Истерические вопли перекрывают тихие рыдания; замбийские офицеры предполагают, что это связано с драками на мачете в компаунде. Вскоре они уступают место прежнему уровню рыданий; они продолжаются всю ночь.

Один австралиец говорил: «Тот день завершился для нас чувством отвращения к РПФ и возмущением, что ООН не прислала больше людей, а только группу замбийцев и около 25 австралийцев».

Ночью солдаты РПФ прекратили стрельбу. «Вскоре после рассвета, — писал майор Катберт-Браун в своем журнале, — выглянул за стену… и увидел тела, разбросанные по всей территории». В течение того дня десятки тысяч ЛПВС выводили пешими и вывозили грузовиками из опустошенного лагеря, а команды ООН и гуманитарных работников обихаживали раненых и подсчитывали мертвых. Сразу после полудня в лагерь начали прибывать репортеры, и Катберт-Браун писал: «Слет медиабойскаутов на могилах». В первых данных о жертвах, переданных по телеграфу, было заявлено число 8 тысяч, но его быстро пересмотрели в сторону уменьшения — где-то между 2 и 4 тысячами. Больше всего людей было затоптано во время давки, многих убили бойцы РПФ, и довольно многих зарубили, забили дубинками и даже насмерть закололи копьями интерахамве. Но цифры эти были лишь приблизительными оценками; толща тел на земле в некоторых местах не позволяла продвигаться по лагерю, да еще и РПФ не открывал полный доступ.

Всю следующую неделю дороги из Кибехо были забиты десятками тысяч заляпанных грязью ЛПВС, бредущих по домам. Тут и там вдоль дороги группы местных жителей собирались в кучки, чтобы дразнить, а порой и избивать возвращающихся беженцев. Это был напряженный момент в Руанде.

— В прошлом году, когда никто в мире не пытался остановить геноцид, я видел, как первые ряды РПФ идут освобождать Руанду. Эти парни были героями, и я не задумываясь подходил пожимать им руки, — рассказывал мне Ферри Аалам, швейцарский делегат Красного Креста. — После Кибехо я уже не знаю, захочу ли первым протягивать руку.

Возвращавшихся из Кибехо ожидал несколько более высокий средний уровень арестов и насилия, чем беженцев из других лагерей. Но многие приверженцы «Власти хуту» из Кибехо, по слухам, бежали через буш, пробираясь через руандийские границы к гуманитарному архипелагу ооновских лагерей. Иных безопасных укрытий для génocidaires не осталось.

* * *

На пятый свой день пребывания в Руанде я ехал на юг от Кигали и наткнулся на автокатастрофу, в которой погиб тот молодой парень. Там были и выжившие раненые, и люди, с которыми я ехал, повезли их в больницу в Бутаре. Несколько норвежек, медсестер Красного Креста, вышли на улицу поболтать. Они опекали отделение тяжелой травмы, устроенное специально для раненых из Кибехо. Там проводили по 30 серьезных операций в сутки, и в то утро как раз выписали большую группу пациентов. Остались только самые тяжелые случаи.

— Хотите посмотреть? — спросила одна медсестра и повела меня, показывая дорогу. Двадцать или тридцать раскладных коек тесно сгрудились под слабым неоновым светом, среди вони гниющей плоти и лекарств. — Те, кто остался, — сказала медсестра, — это сплошь раненые мачете.

Я и сам это видел: множественные ампутации, разрубленные лица с припухлостями вокруг швов.

— У нас были такие, у кого мозг вылезал наружу, — вполне жизнерадостно продолжала норвежка. — Странно, да? Ведь РПФ не пользуются мачете. «Они» делали это со своими же.

Я ощутил сильную дурноту и вышел в холл, где прилег на холодный цементный пол рядом с открытым окном. Норвежка вышла вслед за мной.

— Странная страна, — заметила она. Я согласился. Она сказала: — В этой больнице — в прошлом году — была большая бойня. Хуту убивали тутси, врачи убивали врачей, врачи убивали пациентов, пациенты убивали врачей, сестер, всех подряд. Я работаю от Красного Креста — это очень по-швейцарски, очень нейтрально. Я здесь новенькая, только что приехала из-за этой истории в Кибехо. С Кибехо, говорят люди, все начинается заново. Это следующий геноцид. Я смотрю по сторонам. Разговариваю с людьми. Я ВИЖУ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ. И ДУМАЮ, МОЖЕТ БЫТЬ, ПРОСТО ОН ТАК ЗАКАНЧИВАЕТСЯ, ОЧЕНЬ УРОДЛИВО И МЕДЛЕННО.

— Как вы определяете разницу? — спросил я.

— Разговариваю с людьми. Они напуганы. Они говорят: А как там, в заирских лагерях, в Бурунди, в Танзании? Как там с местью? Как с правосудием? Это нормально. Когда люди так напуганы, значит, они надеются. Они говорят, что у них есть что терять, — надежда.

Я промолвил:

— Я вижу, что из вас выйдет хорошая медсестра.

— Нет, правда, я серьезно, — отмахнулась она. — Люди всегда говорят гадости о правительстве — как и о врачах. Это нормально. Может быть, это потому, что, как и врачи, правительство больше всего нужно людям только тогда, когда оно не может достаточно помочь.

Она заставила меня улыбнуться. Я сказал: