Секретарша положила ему на тарелку румяную гусиную ножку. Хозяин выглядел осунувшимся, под глазами набрякли мешки.

– Был трудный день? – спросила она.

– Черт бы побрал этих любопытных проныр!

– Каких проныр?

– Да приходили ко мне двое… шпионов. Наверняка, их подослал этот воротила, который положил глаз на мою гостиницу!

В глубине души Николай Порфирьевич желал бы, чтоб так и было, но в его голову закрались сомнения.

Маняша подавила улыбку. Бояринову повсюду мерещились если не шпионы, то воры или бандиты. Она подозревала, что у него развивается мания преследования.

– Вы поешьте, поешьте…

Одним из правил домашнего уклада Бояриновых были совместные трапезы. Николай Порфирьевич ненавидел ресторанную еду, считал, что от нее портится желудок. Он откусил кусочек гуся и похвалил:

– Отменное мясо! Во рту тает.

Маняша деликатно грызла крылышко, вытирая губы салфеткой. И правда вкусно. Запах божественный, корочка хрустящая, соли и специй в меру… Ни в электрической духовке, ни тем более в микроволновке так не зажаришь.

– Чудо эта ваша русская печка!

– Наша печка, – поправил ее Бояринов. – Привыкай, голубушка, теперь мы с тобой вдвоем остались хозяйничать.

Он мигом обглодал косточку.

– Еще положить?

– Давай грудку, пожалуй, да водочки анисовой плесни…

За едой Николай Порфирьевич предпочитал молчать, дабы не портить аппетит дурными разговорами. На сей раз он сделал исключение.

– Гляди, в дом никого не пускай! Они же наглющие! Могут и сюда вломиться.

– Кто, шпионы?

– Ты не смейся! – вспылил он. – Они тебя вокруг пальца обведут да в дураках-то и оставят! Лучше не выходи никуда пару дней… или даже неделю.

– Я и так за забор ни ногой…

– Вот и сиди! – непонятно, от чего рассвирепел Бояринов. – И по телефону ни с кем не болтай.

– С вами хоть можно?

– Только со мной!

– Хорошо…

Он опрокинул граненую рюмку водки и закусил квашеной капусткой. Кусочек моркови застрял у него в бороде. Секретарша прыснула – она совсем не боялась грозного работодателя.

– Хихикаешь? – с сердцем произнес он, наливая себе еще водки. – А мне, дорогуша, не до смеху!

– Вы бы не пили больше, Николай Порфирьевич. Давление поднимется.

– Оно уже и без того поднялось! Пару таких ходоков, как нынешние, и можно гроб заказывать. Тьфу, тьфу! – суеверно сплюнул он. – Язык – первейший враг человека. А? Как думаешь, голуба?

– Вижу, вы сильно расстроены.

– Будешь тут расстроенным…

Он снова потянулся за бутылкой. Маняша проворно убрала ее со стола.

– Хватит вам, ей-богу! – рассердилась она. – Ночью плохо станет, а я уколы делать боюсь. Придется «Скорую» вызывать.

– Никаких врачей я к себе не подпущу. Запрещаю, слышишь? Духу постороннего чтоб в доме не было! – При этих словах лицо Бояринова налилось кровью, глаза засверкали. – Дай сюда бутылку! Молода ты еще меня учить! Я сам знаю, чем лечиться. Водка – лучший доктор для русской души.

– Ай, ну вас… – обиделась секретарша.

– Иди в свою комнату, дорогуша, приляг, телевизор включи. Ты собаку спустила? – спохватился он. – На отшибе живем! Безо всякой охраны. Сейчас много охочих до легкой добычи развелось.

– Ох, накаркаете, Николай Порфирьевич! Наняли бы охранника, если боитесь.

– У меня кошелек не резиновый, – отрезал Бояринов. – Иди, спусти Лютого.

Дом окружал высокий глухой забор, на ночь по двору выпускали бегать сторожевого пса по кличке Лютый. Характер овчарки полностью соответствовал имени. Она кидалась на чужих без раздумий, о чем знали все жители этой окраинной улочки.

Маняша не стала перечить хозяину и послушно отправилась во двор, к вольеру. После ливня в воздухе стояла холодная сырость. Лютый радостно вырвался на свободу, побежал по дорожке в мокрый сад…

Она поднялась в свою спальню на втором этаже, распахнула окно. Молодые яблони этой весной цвели густо, пышно, обещая обильный урожай. Теперь ветки были усеяны зелеными яблочками. С лугов тянуло запахом душицы и таволги…

Маняша со вздохом уселась на широкий подоконник, обхватила руками колени. Ночное небо все еще дышало дождем. Было слышно, как носится по траве между деревьев овчарка, где-то в соседнем дворе бранятся муж с женой… Опять он пришел пьяный, опять она отчитывала его и грозилась забрать детей и уйти к матери.

«Никуда она не уйдет, – подумала Маняша. – Так и будет терпеть, ругаться и проклинать судьбу. Дети вырастут и уедут во Владимир или дальше, в Москву, забудут постылый родительский дом…»

Она слезла с подоконника и подошла к комодику, на котором стояли дареные безделушки, флакончики с духами, зеркало и фотографии в рамках. На одной из них – местный полицейский, Эрик, в залихватски сдвинутой на затылок фуражке…

«И думать не смей! – строго предупредил насчет него Николай Порфирьевич. – Он же мент!»

Маняша зевнула и прилегла, не раздеваясь, на узкую девичью кровать. Странно все повернулось в ее жизни, нежданно, негаданно…

– Надо бы сходить к бывшей домработнице Бояринова, – заявила Астра за завтраком. – Эрик дал ее адрес. Весьма неохотно!

– Может, он клинья подбивал к секретарше? – предположил Матвей. – А та дала ему от ворот поворот? Вот он и боится, что его неудачный роман наружу вылезет.

– Чего ему бояться? Любовь – не преступление.

– Но из-за нее люди становятся преступниками.

– Неужели, ты подозреваешь Эрика? В чем, позволь спросить?

– Он не до конца откровенен.

– Значит, он нам не доверяет. Его можно понять. Мы как приехали, так и уедем, а ему здесь жить, работать…

Вчерашняя непогода оставила после себя лужи, грязь и промозглый ветер. Астра и Матвей, вернувшись с кладбища, едва отогрелись в горячем душе. Они заказали в номер глинтвейн и жаркое из телятины. Горничная по их просьбе растопила камин, принесла два шерстяных пледа. Астра так и уснула в кресле у огня.

– Обувь по твоей милости можно выбросить, – проворчал утром Матвей. – Ее уже не отмоешь!

– Купим новую. На деньги клиента! – развеселилась она. – Сыщика ноги кормят!

Хорошее настроение говорило о том, что у нее появилась по крайней мере одна стоящая идея. Она нашла зацепку.

– Надеюсь, мы не застрянем на раскисшей грунтовке…