– Примерно год назад…

– Год назад умерла единственная родная сестра Николая Порфирьевича. Ее он и ездил хоронить. После похорон возникли некоторые… имущественные разногласия.

– Сестра… – недоуменно вскинула брови Василиса. – Что за люди эти Бояриновы?! Родню, и ту не признавали…

– Видите, раз была сестра, значит, у нее могла быть и дочь, верно?

– Ну да… – машинально кивала Василиса. – Только Бояринов ни про сестру, ни про дочь слова не проронил. Он вообще странный человек. Настоящий деспот! Жена боялась нос за ворота высунуть, едва выпросилась у него в церковь ходить… И девицу эту, Маняшу, от себя ни на шаг не отпускает. Истинный домострой развел! Он никого не слушает, все требует, чтобы по его было!

Она осеклась и виновато вздохнула:

– Вы не подумайте, я не сплетница… Обидел меня крепко Николай Порфирьевич, но напраслину я наговаривать не собираюсь. Платил он хорошо, без задержек, а то, что нрав у него крутой… тут уж ничего не попишешь.

– За что он вас уволил?

– Можно сказать, я сама ушла. После Москвы Бояринов стал вести себя просто невыносимо! Теперь думаю, он смерть сестры переживал, раскаивался, что при жизни не уделял ей внимания. Все мы так устроены. Пока жив человек, мы его не жалуем, а когда он умирает, плачем и рвем на себе волосы.

– Что же Николай Порфирьевич, сильно придирался к вам?

– К каждой мелочи цеплялся, скандалил, посуду даже бил: то чашку об пол грохнет, то тарелку. И притом без повода! – жаловалась Василиса. – Стряпню мою забраковал, говорил, несъедобные, мол, твои блюда, Васька! Это он так меня называть стал – Васькой! Словно шелудивого кота! Поднимет крышку кастрюли, поглядит на щи, скривится и плюнет: «Помои! Вылей в яму!» Ну, кто такое обращение выдержит?

– И вы не выдержали?

Василиса горестно подперла рукой щеку:

– Я терпела, сколько могла, видит Бог! Жалко было работу терять. У нас в Суздале не больно устроишься. Но потом решила, что не заслуживаю таких оскорблений и поборов. Он ведь что вздумал: штрафы с меня брать! Обед плохой – часть зарплаты долой! Соринка где-нибудь валяется – еще штраф. Раньше-то ему и обеды нравились, и к уборке не было претензий. Как подменили человека! Вот я и ушла…

– Бояринов вас не уговаривал остаться? – спросил Матвей. – Не извинялся?

– Какое там? – махнула рукой Василиса. – Он даже обрадовался. И про штрафы забыл. Дал мне всю зарплату, хотя месяц еще не закончился, и выпроводил. Доброго слова напоследок от него не услышала…

– А как Бояриновы жили между собой, дружно?

– С женой-то? Я за ними не подглядывала. Но так, напоказ, у них всегда были теплые отношения. Можно сказать, полюбовные. Николай Порфирьевич ни в чем жене не отказывал… кроме свободы. Я поняла, что она и сама не особо стремилась вырваться за стены дома. Привыкла жить на всем готовом, никуда нос не высовывать… словно кошечка у ласкового хозяина. Спит себе на перинке и в ус не дует. Зачем ей на улицу-то? Там холодно, голодно, собаки загрызть могут…

– Человек – не кошка.

– Иногда женщины сами идут на неволю… – рассудила Василиса. – Муж о них заботится, а они тем и счастливы. Вот стала хозяйка в церковь ходить, да под машину и угодила. Как тут не поверить, что Бояринов правильно делал, запирая ее дома? Ой, как вспомню ту беду, до сих пор сердце щемит! Хозяин и бушевал, и плакал, и грозился того шофера-убивца на куски порвать. Едва весь дом не разнес! Мы с Маняшей за него испугались прямо, хотели «Скорую» вызывать, да он ни в какую… Чуть ли не с кулаками на нас набросился! Ну, тогда понятно, мы на него не обиделись, не в себе человек был от горя…

Она замолчала, заново переживая то страшное событие: внезапную трагическую гибель жены Бояринова. Со двора донеслось пронзительное тявканье рыжей собачки. Василиса встала, выглянула в окно.

– Чего тебе, Петька? – крикнула она. – За огурцами явился? Погоди чуток, гости у меня. Это сосед мой, Петрушка, – обернулась Василиса к приезжим. – Он огурцами на рынке торгует, забирает у меня оптом.

Она бросила взгляд на железные ходики, прикрепленные к стене. Это был намек, что гостям пора и честь знать.

– Мы вас задерживаем?

– Да нет… – застеснялась женщина. – Но Петька всегда торопится. Вечно у него времени нету. А мне еще нужно огурчики дособирать, чтобы полная корзина была.

– Пара вопросов, и мы уходим, – обнадежила ее Астра. – Что вы можете сказать о Маняше? Кто она Бояриновым?

– Бедная сиротка, они ее приютили из жалости, вырастили, ну, привязались, конечно, полюбили, как свою. Покойная хозяйка души в ней не чаяла. Но Маняша, конечно, понимала свое место. От скуки взялась помогать хозяину в работе – бумаги разные печатала сперва на машинке, потом на этом… на компьютере… подсчеты разные вела…

– Бесплатно?

– О деньгах речь не шла. Зачем Маняше деньги? Бояриновы ее всем обеспечивали, кормили, поили, одевали, выучили на бухгалтера. Она заочно институт окончила, диплом имеет. Хозяин самолично ее на экзамены возил, в своей машине.

– Выходит, у Бояриновых не было своих детей?

– Не было, – подтвердила Василиса. – Когда только поженились, родился у них ребеночек, но сразу умер. Хозяйка заболела от горя, умом тронулась, чудом вылечили. Николай Порфирьевич запретил о ребеночке говорить, и на кладбище жену не пускал.

– Кто же за могилкой ухаживал?

– Сначала не знаю, кто, я тогда у них еще не работала. А теперь кладбищенский смотритель, вернее, его жена. Хозяин им платил за это. То я им деньги носила, то он сам возил.

– Как Бояринов относился к Маняше? Не пытался ли… приударить за ней?

– Да вы что? – выпучила глаза Василиса. – Она же им как дочь… Нет! Ничего такого я не замечала.

– При жене он мог сдерживаться, а когда той не стало…

– Не-е-ет! – замахала руками бывшая домработница. – Николай Порфирьевич такого себе не позволил бы. Он старой закалки мужик, насчет баб устойчивый. За каждой юбкой не волочится, как мой Миша покойный. Тот и лишнюю чарочку мог пропустить, и до баб был жадный, прости, Господи!

Она повернулась к образам и трижды перекрестилась. Видно было, что по мужу Василиса не убивалась, восприняла его кончину как должное. Возможно, это оказалось для нее облегчением.

– Значит, никаких нежных чувств Бояринов к сироте не испытывал?

– Что вы! – залилась краской женщина. – Как можно? Он любит Маняшу, конечно, но по-отцовски. Во всяком случае, при мне так было. А что сейчас между ними происходит, мне не ведомо.

– Как нам известно, секретарше Бояринова уже тридцать лет. Пора бы и замуж выйти. Что, во всем городе для нее жениха не нашлось?

– Так ведь она живет за забором, будто девица в темнице! – с сердцем воскликнула Василиса. – Где жених-то сыщется? Не в собственном же саду на яблоне вырастет? Жалко мне Маняшу, пропадет девка почем зря.