В один из таких дней он зашел к нам в новом легком костюме и склонился над кроватью, рассматривая Чарли-младшего, который лежал раздетый и радостно сучил ножками. Неожиданно мощный фонтан оросил новый костюм Чарли, и он импульсивно отпрянул. Уже через секунду Чарли смеялся так неукротимо, что повалился на кровать, обнимая одной рукой меня, а другой — нашего сына. Он смеялся и смеялся, а я смеялась вместе с ним, потом мы затихали, и после передышки один из нас начинал смеяться вновь, а другой вторил. Наконец он встал, застегнул пиджак и объявил с широкой улыбкой: «Уж не знаю, что бы это значило, но мне надо идти работать».

Я указала на его испачканный костюм.

— Ты, конечно, переоденешься?

— Переоденусь? — он был поражен. — Мой сын описал мой костюм! Я собираюсь предъявлять это всем, кого повстречаю!

Никаких фотографий Чарли-младшего не показывали публике, хотя Джим Тулли охотно выдавал представителям прессы груды материалов о счастливом семействе. И, учитывая, как изменилось поведение Чарли по отношению ко мне, у меня не было никаких сомнений в том, что он действительно счастлив. Теперь он снова был нежен со мной. Он разговаривал со мной так тепло и участливо, как когда-то, еще до нашей женитьбы.

Со мной тоже произошло нечто неожиданное, и это меня поглощало полностью: я желала секса с Чарли. Много секса.

Безусловно, у меня и раньше бывали подобные приливы нежности и вожделения к нему, когда одно лишь знание о предстоящей любовной встрече с ним опьяняло меня. Но тут было другое. Мои желания в прошлом щедро сдабривались мыслями о романтической и возвышенной любви. Сейчас же я хотела телесной любви, хотела, чтобы он обладал мною. Когда я не занималась ребенком, я проводила удивительно много времени, испытывая неотступное желание, и оно было гораздо более настоятельным и плотским, чем прежде. Я слышала, что такое необузданное влечение может овладевать женщиной, которая недавно родила. Ничего не могу сказать о других женщинах, знаю только, что не могла дождаться близости с ним. И это было не так, как обычно.

Чарли был всегда расположен к сексу, и его явно впечатлял мой голод. Я по-прежнему сопротивлялась одной разновидности оральной игры, несмотря на то, что именно этого он больше всего от меня и хотел, но в остальном никаких ограничений не было. Я удивляла его — и даже себя — своей изобретательностью и даже агрессивностью. Я придумывала изощренные игры, ублажая Чарли и заставляя его восхищенно говорить: «Ты самая фантастическая девушка на свете, Лита. Ничего подобного я раньше не встречал».

В любое другое время такой комплимент не заставил бы меня гордиться. Но теперь, хотя никакие имена не упоминались, я чувствовала, что обошла Полу Негри и других секс-символов, которых знал Чарли. И победа в этом конкурсе меня возбуждала.

И еще одну победу я одержала — над самой собой. После рождения Чарли-младшего я наконец начала достигать оргазма, и это наслаждение делало меня все более жадной. Кровать, на которой мы теперь спали вместе каждую ночь, превратилась в арену, а Чарли постоянно недоумевал: что меня превратило из довольно вялой партнерши в такую ненасытную.

Неделями мы предавались безумию, оставаясь вместе, и не знали покоя, оказываясь порознь. Прошло больше года с того момента, как мы впервые прикоснулись друг к другу, но мы словно только теперь открыли, каким прекрасным может быть секс. Непонятно почему, но, к моей огромной радости, я стала чуть ли не воплощением одержимой сексом нимфетки. В моем воспаленном мозгу как-то раз возникла мысль, что чем более насыщены эротикой наши отношения с Чарли, тем меньше его глаза обращены на других, но никогда я не вела себя с расчетом.

Что касается Чарли, в отношениях с разными женщинами, по слухам — а ничего другого я не знаю, — он демонстрировал схожие повадки; но могу сказать с уверенностью, что со мной он следовал некоторым непоколебимым правилам. Те вещи, которые могут взволновать многих мужчин, для него были банальными и, следовательно, исключались. Кроме той ночи, когда он цитировал мне «Фанни Хилл», он никогда не употреблял нецензурных слов или скабрезных образов ни до, ни в процессе акта любви. А однажды, когда я попыталась возбудить его несколькими отборными словечками и вызывающе предложила себя, он велел прекратить, заявив с пафосом, что это недопустимо. Порнографические изображения и тексты, призванные стимулировать сексуальное возбуждение, ему явно наскучили, и он не был фетишистом. Если его друзья вдохновенно рассуждали о женских ножках, бедрах или груди, он разочарованно отмечал не только их грубость, но и, как он называл это, «жалкую провинциальность». Чарли был сенсуалистом; почти все, связанное с чувствами могло его завести — нежный аромат, шорох тафты, особый взгляд.

Как только я вернулась к прежнему, двенадцатому размеру одежды, он стал охотно выводить меня на люди. Мама была целиком за, так как это позволяло ей больше времени проводить, нянчась с малышом. Однажды выдалась такая неделя, когда Чарли взял меня и на концерт Вагнера в «Голливуд-Боул», и на кинопремьеру в китайский кинотеатр Граумана, и на ужин в отель «Балтимор».

В тот вечер, когда мы ужинали в отеле «Балтимор», мы ждали перед входом машину, когда появился Коно с конвертом. Чарли вытащил из него карточку и прочитал вслух: «М-р Уильям Рэндольф Херст имеет честь пригласить вас в „Сан-Симеон“, на уик-энд двадцатого августа. Подразумевается, что вы привезете с собой костюм для верховой езды, купальник и спортивную одежду».

Он казался воодушевленным и надел свою соломенную шляпу. «Ну, это должно быть нечто! Я всегда хотел увидеть „Сан-Симеон“».

Когда мы приехали в «Балтимор», мы обнаружили, что зал полон знаменитостей, но Чарли настаивал на выборе столика на нижнем уровне, подальше от танцевальной зоны. Он был в превосходном расположении духа, заказывая ужин, но едва официант ушел, его лицо стало почти алым от сдерживаемого гнева.

— На кого ты смотришь? — спросил он.

Я наблюдала за танцующими, и его резкий тон обескуражил меня.

— На кого смотрю? — переспросила я. — Ни на кого конкретно.

— Брось, пожалуйста, ты смотришь на парня, танцующего с Джейн Питерс.

Я удивилась, как он мог видеть так далеко, — лично я не видела. Я узнала Джейн Питерс, комедийную актрису, чье профессиональное имя вскоре сменилось на Кэрол Ломбард, только после того, как он раздраженно указал на нее. Я не узнала мужчину, танцевавшего с ней, и не увидела в нем ничего достойного особого внимания и сказала об этом.

— В чем ты меня обвиняешь? — спросила я. — И зачем ты это делаешь?

— Зачем ты отрицаешь, что смотрела на него?

Он вел себя так странно, что я не могла понять стоит ли мне рассердиться.

— Это глупо, — сказала я резко. — И если ты намерен и дальше продолжать это, лучше отвези меня домой.

— Прекрасно, — сказал он холодно. — Только для начала я съем ужин.

Ужин прошел в напряженном молчании. После того, как он оплатил чек — оставив по своему обыкновению ровно десять процентов чаевых, — он поднялся из-за стола, взял мои перчатки и сумку, протянул их мне и под руку вывел через роскошную арку из отеля. Я думала, он покончил с этим нелепым недоразумением, но в машине он начал все сначала.