– Но разве мы не достигли желаемого результата? – сказал рабби. – А всякая там слава, шмава…

Он махнул рукой.

Лю Седьмой меж тем тщательно осматривал чайничек для заварки.

– Вас обманули, дорогой коллега, – сказал он. – Это вовсе не сосуд времён Жёлтого Императора, как гласят знаки на фарфоре. Это массовое производство эпохи Тан. Новодел, можно сказать…

– Дорог не подарок, а благорасположение августейшей особы, – невозмутимо ответил рабби Лёв.

– Зато сейчас вы попробуете настоящую заварку, – сказал сюцай и достал из рукава шёлковый мешочек.

Мудрецы явно никуда не торопились. Странное дело, ведь, казалось бы, это у молодёжи времени хоть отбавляй, а в почтенном-то возрасте его берегут!

Тем не менее друзья ёрзали от нетерпения на лавке, а свои чашки с драгоценным чаем Лю Седьмого опорожнили залпом, обжигаясь и фыркая.

Рабби, смаковавший напиток, осуждающе покачал головой.

Китаец взял кожаный футляр и похлопал им по руке.

– Не зря среди достоинств молодого героя, перечисленных в этой похвальной грамоте, не значатся ни терпение, ни выдержка, – сказал он. – Сказано же: «Если хочешь что-нибудь поймать – сначала отпусти»…

– Да я понимаю, – сказал Джульверн. – Я знаю, что времени у нас вагон, только…

– Ой, ой, ой, – сказал каббалист. – В такие минуты даже мне, битому, старому, заезженному персонажу, хочется стать реальным живым человеком. Хотя исторический Лёв бен Бецалель наверняка был жутким ортодоксом и занудой, чтившим день субботний со всем возможным тщанием…

– Про зануд и ортодоксов не слагают легенд, рабби, – сказал Филимонов.

– Такой молодой и такой льстец, ай, ай, ай, – покачал головой каббалист. – Впрочем, действительно пора определить судьбу бедного хлебного голема. Доставайте свои гадательные палочки, уважаемый китаёза…

– Сейчас, досточтимый большеносый варвар, – откликнулся сюцай.

– А вы, молодые люди, пройдите на кухню, – сказал рабби. – Можете взять там с полки по пирожку… Даже по два пирожка!

– Таинства книги «И Цзин» могут повредить вашему неокрепшему разуму, – пояснил Лю Седьмой.

…Пирожки на полке истребились как-то незаметно.

– Засада, – сказал Костя. – Опозорились, словно с голодного острова приехали…

– Ничего, – ответил ботан. – Неизвестно, когда придётся перекусить в следующий раз. А Голем ему новых настряпает…

Глиняный болван, застывший у печи, действительно начал двигаться: взял с подоконника корчагу с тестом, скалку – и начал орудовать на столе, предварительно посыпав столешницу мукой.

– Хозяюшка ты наша керамическая, – сказал Джульверн. – Комбайн ты наш мультипрограммный…

Но тут их позвали в кабинет.

– Молодые люди, – сказал каббалист. – У меня, как обычно, две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

– Как обычно, с хорошей, – сказал Джульверн.

– Вашего вожатого можно исцелить, – сказал рабби.

Костя облегчённо выдохнул.

– А плохая?

– Исцелить вашего вожатого может только Папа Римский, – развёл руками рабби Лёв. – Но, к сожалению, нынешний Верховный Понтифик…

– …какой-то чудной, – закончил Филимонов. – Это мы уже слышали от самых разных людей… то есть персонажей…

Он сбился и покраснел оттого, что мог невольно обидеть хорошего человека… или персонажа легенды…

– Более того, – почти шёпотом сказал каббалист. – Надёжные информаторы из римского гетто сообщают, что он вовсе даже и не Папа…

– А кто? – Костя тоже понизил голос.

– Это и предстоит вам узнать, – сказал каббалист.

– Тогда мы пойдём, – сказал богатырь. – Спасибо вам за всё, товарищи учёные. Хотелось бы отплатить вам по чести, по совести, да не знаю как – и не ведаю…

– Ай, бросьте, – отмахнулся каббалист. – Нам, старым дуракам, в радость учить молодых дураков…

– Тогда кажется, что жизнь прожита не зря, – добавил китаец. – Хотя это лишь иллюзия…

– Тут у вас есть какой-нибудь транспорт до Рима? – спросил богатырь. – Типа дилижанс? А то ведь пешедралом-то обломно…

– Зачем тебе транспорт? – сказал ботан. – У меня же с Антютиком договорённость. Рабби Лёв, где здесь можно приобрести чёрного петуха?

– А для чего вам чёрный петух?

Филимонов обстоятельно объяснил для чего, для кого и с какой целью.

Рабби Лёв помрачнел. Лю Седьмой тоже перестал улыбаться.

Джульверн встревоженно озирался – может, зря ляпнул?

– Молодой человек, – сказал наконец каббалист. – Запомните навсегда: если вы используете дьявола, пусть даже ради самой благородной цели – вы всё равно используете дьявола. А это значит, что на самом-то деле он использует вас.

– Простецы считают, что добро-де можно сделать только из зла, потому что его больше не из чего делать, – добавил сюцай. – Они ошибаются. И добро, и зло извлекают из пустоты, потому что их неоткуда больше извлечь. Так учит нас вечное Дао.

Тут и ботан задумался.

– Всё сходится, – сказал он с удивлением. – Ведь откуда берутся электроны и позитроны? Из вакуума… Выходит, в Китае ещё вон когда об этом знали! Вот потому китайцы всех и обгоняют…

Костя до такой высокой премудрости не опускался.

– А не собираются ли из Праги в Рим какие-нибудь купцы? – спросил он. – Мы с Васей могли бы охранять караван, богатырям это дело разрешается… Денег не возьмём, чисто за кормёжку!

– Мы подумаем, – сказал рабби. – А вы пока вернитесь на кухню и возьмите там горячих пирожков на дорогу. Кажется, Голем уже вынимает их из печи…

– …И как он догадался про пирожки? – спросил ботан, ища, во что бы завернуть гостинцы.

– По запаху, – сказал Костя.

– Ну конечно! Я, например, ничего не чуял. Тут вытяжка грамотная, как в алхимической лаборатории… Надо попросить у хозяина хоть старую газетку… Не в миске же их тащить и не на лотке, как светлейший князь Меншиков!

Но на полпути вундеркинд сообразил, что никаких газет в Праге может пока ещё и не быть, а если и есть, то пирожки в них уж точно не заворачивают. Он хотел вернуться и вдруг прислушался к голосам стариков, доносившимся из кабинета.

– Не беспокойтесь за молодых друзей, коллега. У одного умная, но злая голова, у другого умное, но доброе сердце. Это наилучшее сочетание из всех возможных. Они сумеют извлечь нечто из ничего.

– Но если Папа действительно тот, о котором предупреждал христиан пророк с острова Патмос?

– Тогда положимся на волю Неба…

Сердце Джульверна тревожно заколотилось, но говорить другу он ничего не стал – вернулся и сел на табурет в ожидании.