– Ладно, Донат, не принимайте близко к сердцу. Коре все равно, на что обижаться и по какому поводу разыгрывать сцену. Она по-другому не умеет.

Стоявшая на лестнице экономка дернула плечом и холодно заметила:

– Удивляюсь я вам, Герман Леонидович. Барышня явно нездорова, а вы ей потакаете. Рано или поздно ваша Конкордия Яновна весь дом сожжет, вот попомните мое слово. Сколько раз я у нее спички забирала.

– Не преувеличивайте, Фаина Витольдовна, Кора насквозь актриса и просто играет.

– Будем надеяться, что это так. Прошу к столу, обед подан.

– Благодарю, обедать мы не будем. Мы едем в «Метрополь».

Экономка обиженно поджала губы и на правах матери резким тычком в спину дала понять Донату Ветрову, что ему пора идти. Помощник владельца кинофабрики кинул на экономку осуждающий взгляд и побежал вниз, дробно застучав по лестнице каблуками щегольских желтых штиблет.

Следом за Донатом величественно двинулась экономка, всем своим видом показывая, что легкомыслия хозяина не одобряет. Герман прошел в кабинет и устало опустился в кресло. Он мог бы расстаться с Конкордией. Мог, но не хотел. Иногда Конкордия была мила и забавна, остроумна и шаловлива и являла собой если не идеал его женщины, то максимально подходящую пару. Но терпеть ее домашние спектакли становилось все труднее. А хуже всего было то, что приходилось в них участвовать. Но все же Германа не покидала надежда, что когда-нибудь Кора устанет играть, и они заживут полной счастливой жизнью.

Чтобы отвлечься от горестных мыслей, Герман вынул из прибора перьевую ручку и, заправив чернилами, начал писать сценариус. Выходило неплохо. На первых же секундах появлялся труп, и сыщику Чурилину предстояло выяснить, отчего у мертвеца в кармане чужие документы. Хорошо было и то, что расследование уводило в цирк, прямо к очаровательной гимнастке. Такие повороты зритель любит. Неплохо ложатся на пленку балетные сцены, кадры, заснятые на бегах и в балаганах на ярмарке. Стук в дверь прервал работу.

Отложив ручку и уже зная, кто за дверью, фон Бекк игриво крикнул:

– Прошу-прошу!

Конкордия впорхнула экзотической бабочкой, разодевшись в шелка и бриллианты, точно Шахерезада из восточной сказки. Пробежалась по кабинету, обдав Германа волной пряных духов, и, засмеявшись, уселась к нему на колени. Целуя возлюбленного в губы, страстно шептала:

– Ты только мой! Мой! Никому тебя не отдам! Никакой Руфине Каргопольской! Я убью и ее, и тебя, а сама пойду на каторгу! Я так и вижу этот кадр – мое лицо крупным планом, камера опускается ниже, и зрители видят, что на мое нежное тело надета рваная арестантская роба.

Отвечая на поцелуи, Герман бормотал:

– Кора, милая, что вы такое говорите! Какая арестантская роба! Не нужна мне Каргопольская. Будьте веселой, будьте самой собой – это для меня самое большое счастье.

Она соскользнула с его колен и увлекла Германа на ковер. В порыве страсти любовники опрокинули стулья, с грохотом упавшие на паркет. Стук в дверь заставил их замереть.

– Герман Леонидович! – с тревогой в голосе прокричала экономка из коридора. – У вас все в порядке?

– Все хорошо, Фаина Витольдовна! – смеясь, откликнулся фон Бекк.

Шаги за дверью стихли, и Герман набросился на Конкордию с вновь нахлынувшей страстью. Оторваться друг от друга они смогли только через час. И тут же поехали в «Метрополь». Конкордия оживленно щебетала, бросая на Германа влюбленные взгляды. От ее былой ревнивой подозрительности не осталось и следа. Казалось, она любила весь мир и была готова обнимать всех и каждого. Потребовала, чтобы официанту оставили чаевые вдвое больше обычного, а выйдя из ресторана, огляделась по сторонам в поисках, кого бы осчастливить еще.

– Мальчик, мальчик, – проговорила она, заботливо наклоняясь к маленькому чистильщику обуви. – Зачем ты сидишь на самом ветру? Не сиди здесь! Ты простынешь!

– Шли бы вы, барыня, своею дорогой, – прохрипел мальчуган, неприязненно глядя на нарядную красотку.

– Фу, какой грубый, – фыркнула актриса, закрываясь кружевным зонтиком.

Фон Бекк нагнулся и дал парнишке рубль и, уводя Конкордию, проговорил:

– И вовсе не грубый. Вы просто ему работать мешаете. Здесь место людное, клиентов много, а пересядет – никого к себе не зазовет.

– А вы жадный, фон Бекк, – сердито хлопнула она перчатками по его рукаву. – Кинули какой-то рубль. Вы дайте мальчику столько денег, чтобы он больше не работал.

Фон Бекк снисходительно улыбнулся, помогая подруге усесться в стоящее у ресторана авто, и двинулся на Цветной бульвар. До цирка Альберта Саламонского домчались за считаные минуты. Прибыли заблаговременно, как раз чтобы успеть купить билеты и занять свои места.

– Между прочим, антрепренер Саламонский – хороший знакомый моего папы, – прогуливаясь по фойе, тараторила Конкордия. – Что? Вы не знали? Ну да, мой папа Осип Герц был знаменитым конферансье и имел большой успех у нас в Одессе. И начинал как раз в цирке Альберта Саламонского. Разбогатев на гастрольных поездках, Саламонский приехал в Москву и выстроил вот этот самый превосходный каменный цирк. И, говоря про лошадей, я не преувеличивала. Их у Альберта Вильгельмовича так много, что они жуют все, что им попадется. Сейчас начнется представление – сами увидите.

Сидя в ложе, Герман рассматривал арену сквозь окошко видоискателя и не переставал снимать и удивляться. Саламонский и в самом деле вывел на арену табун лошадей в шестнадцать голов. Номер проходил в стремительном темпе. Животные вальсировали и делали сложные перестроения. А по команде «оф!» жеребцы одновременно вдруг взвились на дыбы. Затем было магическое представление Малевского – фокусник демонстрировал фонтаны. Вода образовывала фигуры, принимала различную окраску. Затем вышла мисс Паула, «водяная королева». Ее погрузили в аквариум, и несколько минут циркачка провела в компании крокодила и двух змей. Укротительница Маргарита исполняла среди львов танец «серпантин». Зал рукоплескал группе велосипедистов Наузет – всем шестерым, выделывающим на своих трехколесных машинах невероятные трюки.

Затем был антракт, и владелец кинофабрики, убрав киноаппарат в кофр, повел свою даму в буфет. К стойке тянулась изрядная очередь, из головы которой доносился сердитый голос ротмистра Шалевича.

– И это вы называете пивом? – свирепо рычал сыскной агент.

– Превосходное пиво-с, только этим утром доставленное из чешских пивоварен-с!

– Не брешите! Это кобылья моча! Неспроста у вас так много лошадей! Боюсь представить, что вы лепите из конского навоза! А вот я вас сейчас проучу…

И ротмистр сгреб буфетчика за грудки и сунул под нос волосатый кулак. Толпа все прибывала, люди волновались, но в конфликт с сердитым ротмистром никто не вступал.