Глава 26

Сейчас

Фарли

Дни, заполненные работой, складываются в недели. Пока я оттачиваю и шлифую свой номер, мы с Майером видимся чуть реже, чем раньше, зато активно переписываемся.

Рождество приходит и уходит. От соблюдения наших праздничных традиций, мы, несмотря на занятость, не отказываемся. Едем, как всегда, на елочную ферму. Правда, несколько лет назад я проболталась, что у меня аллергия на хвою. Это очень досадный изъян. Ведь вообще-то я большая любительница рождественских обычаев… Зато теперь у нас есть свой обычай. Я каждый год говорю Майеру, чтобы он не обращал на меня внимания и ставил, как раньше, живую елку, но он ни в какую. Мы берем термосы с какао и все равно едем на ферму, только ничего не пилим, а просто смотрим, как другие семьи выбирают для себя «самое красивое» деревце, смеемся и радуемся вместе с ними. А еще мы обязательно покупаем венок из настоящих веток и новую игрушку на искусственную елку.

Что же касается наших отношений в последнее время… Тут все неопределенно. Между нами произошло не так-то много такого, чего не спишешь на нервы или на гормоны. Может, это было просто как болячка, которую мы почесали и оставили в покое? Правда, строго говоря, «чесал» только он меня… В любом случае я не хочу на него давить и не возражаю против того, чтобы сбавить темп. Я до замирания сердца рада тому, что, хотя следы нашего кратковременного сближения становятся все менее и менее заметными, нам по-прежнему весело и комфортно вместе. Отстранения не произошло: мы друзья, несмотря на то что его пальцы побывали в моих трусах. И во мне самой.

Хотя я ничего не форсирую, показать свою заинтересованность все-таки надо. То и дело я позволяю себе небольшие вольности, которые, к моему приятному удивлению, не остаются без ответа. Например, когда мы смотрели, как семья с тремя маленькими девочками прыгает вокруг выбранной елки, я потихоньку взяла Майера за руку, а он тут же схватил меня и прижал к себе. Я с беспокойством посмотрела на Хейзл, но она только обняла его с другой стороны и улыбнулась мне. В той семье, за которой мы наблюдали, папе пришлось уговаривать маму, чтобы она согласилась взять десятифутовое дерево. Он закусывал губу, бросал на жену игривые взгляды, подталкивал ее бедром, а пухлая малышка, пристегнутая к его груди, радостно агукала. Наконец мама рассмеялась и, закатив глаза, сдалась. Мы улыбались, глядя, как их машина с огромной елкой на багажнике выползает с парковки.

Двадцать девятого числа Майер повез Хейзл в Огайо. Там они вместе пробудут неделю, потом он вернется, а она останется с его родителями еще на полмесяца. Хорошо, что девчонка отдохнет от школы и пообщается с родственниками, которых редко видит. Тем не менее мне немного совестно, что из-за меня Майер так надолго с ней разлучится.

А еще я, честно говоря, стыжусь своих планов на то время, когда мы будем вдвоем. Это показывает, насколько я непригодна для роли родителя. Если у тебя есть ребенок, то все нужно планировать заранее и не любые чувства можно открыто выражать в его присутствии, – к этим ограничениям я, наверное, никогда не привыкну.

Я люблю Хейзл очень сильно, даже пугающе. Я прихожу в бешенство при мысли обо всем, что гипотетически может навредить или помешать ей. Мне не хватает ее, когда я на гастролях. Однако мои мысли постоянно съезжают на одно и то же: как бы побыть с Майером наедине. Меня регулярно посещают мечты, за которыми следует чувство вины. И оно, черт побери, меня выматывает.

Тридцать первое декабря. Уже шесть часов вечера, но единственный коктейль, действие которого я ощущаю, – смесь тревоги со скукой, приправленная храбростью.

В моем телефоне, в черновиках, хранится сообщение, которое я за последнее время раз сто удаляла и переписывала: «Ты иногда вспоминаешь Вегас?»

Ответов может быть два. Первый вариант:

«А что там такого было?» В ту ночь Майер много выпил и, вполне вероятно, забыл, как я чуть не поцеловала его. Как я его хотела. Он вряд ли помнит, как взял мой палец в горячий рот и стащил зубами кольцо. Я до сих пор возбуждаюсь, когда думаю об этом.

Ну а то, что он мне тогда сказал… Даже если эти слова еще не стерлись напрочь из его памяти, они, скорее всего, были продиктованы алкоголем и общим эмоциональным подъемом. Может, он даже не подразумевал того, что я в них услышала.

Ну и второй вариант ответа: «Да, я вспоминаю Вегас. Помню, как сболтнул лишнее под влиянием выпитого (цены на спиртное там, конечно, безумные), и ты сразу же захотела вернуться вместе со мной в гостиницу. Сначала ты себя накрутила, а потом запаниковала, и мне как более разумному человеку пришлось уйти. Стоя в полушаге от того, чтобы сделать глупость, ты сказала, что хочешь быть умной. Я понял это как извинение, простил тебя и продолжил быть твоим другом, чтобы тебе не было неловко».

Так Майер, конечно, не напишет. Он выразится гораздо мягче. Наверное, притворится, что не придал значения тому эпизоду. Но я-то знаю… Именно тогда я впервые подумала: «Я люблю его. Так люблю, что превращусь в круглую дуру, едва он меня об этом попросит. Хоть сейчас побегу с ним в церковь, выйду за него замуж, и плевать на последствия». А потом он сказал: «Ты единственная, с кем я могу быть глупым», – как будто прочел мои мысли.

Тогда я предложила вернуться в гостиницу.

И пошло-поехало…

Мне не было неловко. Майер ничего такого не сделал, что смутило бы меня. Он продолжил общаться со мной, как раньше. А меня все-таки тянет открыться перед ним, сказать, насколько это для меня важно. Начав встречаться для пиара, мы оба отчасти выдали свои настоящие чувства. Но я хочу, чтобы он знал, что на самом деле я уже давно отношусь к нему не только как к другу.

Если кто-то поселился в твоем сердце, разве ты не должна предупредить его об этом? Все равно что увидеть машину, которая едет с кружкой кофе на крыше. В таком случае ты ведь не промолчишь. Ты высунешься из окна и крикнешь: «Эй! У вас не все в порядке! Остановитесь или хотя бы сбавьте скорость!»

Как только я в очередной раз удаляю сообщение, на экране появляются мигающие точки.

Майер: Смена часового пояса не возымела эффекта. В девять Хейзл уже