растопыренными пальцами и начинаю считать: – У него всегда с собой «Тамс» или «Адвил». Это раз. Он всегда за то, чтобы уйти домой не слишком поздно. Два. Он ходит к психотерапевту. Это три.

Потом идет четыре, пять, шесть, семь, восемь и так далее до бесконечности. Когда пальцы на одной руке заканчиваются, я пускаю в ход вторую, а микрофон зажимаю между ног. Наконец делаю паузу, чтобы дать и себе, и зрителям немного успокоиться перед следующим поворотом.

– А теперь вспомните все перечисленное и представьте себе, что это о женщине. – В зале раздаются новые взрывы хохота. – Ага! Впечатление получается не то же самое, правда? Если она собранная, организованная и уверенная в себе, то с ней вряд ли очень весело. Если она старше… Будьте честны и признайтесь: сейчас вы мысленно поморщились. Что там у нас дальше? Она всегда носит с собой таблетки, никогда нигде не задерживается допоздна, ходит к врачу… Она что, больная?

Зал кипит от хохота. Закрывая тему, я тоже позволяю себе немного посмеяться.

– Есть над чем задуматься, да? Не знаю, как вы, а я загрузилась. Расскажу вам такой случай: женщины из родительского комитета одной школы пригласили меня провести вечер в их компании. И тогда я кое-что поняла. Сейчас, как и раньше, существуют двойные стандарты, и на наш пол по-прежнему оказывается давление. Вот почему, когда тетки идут в отрыв, получается больше похоже на ужастик, чем на глупый ромком. Та вечеринка быстро превратилась во что-то темное и зловещее, и у меня есть на этот счет несколько теорий…

Дальше все идет как по нотам, только в одном месте я делаю отступление. Случайно сказав: «Это просто, как дерьмо», – уточняю: «Хотя вообще-то жизнь моей пищеварительной системы довольно сложна и малопредсказуема. Отправилась ли я в путешествие, или сменила марку кофе, или на секунду дольше обычного рылась с утра в телефоне, или бабочка взмахнула крыльями где-нибудь в другом полушарии, – без последствий это не проходит».

Затем я возвращаюсь на прежнюю тропу – к мыслям о том, как тебя воспринимают, к постоянным вопросам к себе, которые мужчинам, в отличие от женщин, никогда не пришли бы в голову. Материал острее обычного и к тому же более дробный; я разбираю свои мысли на составные части и складываю из них новые коллажи.

Первое, что я вижу, вернувшись за кулисы, – лицо Майера. Он не хмурит брови, как всегда, а улыбается уголком рта и покачивает головой. Я не скромничаю: прыгаю к нему на руки, смачно чмокаю его в губы и говорю:

– Скажи мне, что кто-нибудь записал это на видео, чтобы я могла пересмотреть и запомнить!

Май смеется:

– Да, камера была включена всю дорогу.

– Наш новый способ разогрева сработал. Надо взять на вооружение.

– Договорились, – отвечает он и скрепляет сделку новым поцелуем.

Глава 25

Сейчас

Майер

Я: Как ты думаешь, моя дочь меня ненавидит?

Фи: Когда ты приехал за ней в реперских мешковатых джинсах и бейсболке, надетой козырьком вбок, точно ненавидела.

Я: Это была твоя идея.

Фи: Пожалуйста, не говори Хейзл. Никогда не видела, чтобы так быстро краснели. Кстати, кошелек на цепочке – твоя придумка… А почему ты спрашиваешь?

Я делаю и посылаю Фарли снимок телевизора; там идет фильм, который я смотрю без звука. На экран первые пять минут тоже стараюсь не смотреть.

Фи: Ха-ха-ха! Опять «Летите домой»[14]? Конечно же, без звука?

Я: Похоже, Хейзл нравится вышибать из меня слезу. Понимаю, гуси милые. Но по-моему, она просто хочет меня помучить.

Фи: Ха-ха! Ты же знаешь, что это не так?

Я:?

Фи: Майер?

Я:???

Фи: Обалдеть! Даже ты, оказывается, иногда тупишь… Фильм о девочке, которая потеряла маму. Она переезжает к папе, отношения у них не ладятся. Ее все раздражает, ей одиноко. Она начинает доверять отцу, только когда он разрешает ей оставить дома гусят и помогает о них заботиться. Он даже строит для нее самолет, чтобы она могла летать вместе с ними. Май, это фильм про папу, который готов на все, лишь бы мечта дочки сбылась. Даже если это неразумно, опасно и никто, кроме нее, не видит в этом смысла.

Я: Ой… Неужели она думает, что у нас плохие отношения?

Фи: Какие вы, мужики, все-таки твердолобые! Даже если каждый раз плачете, когда смотрите этот фильм (что, кстати, очень мило).

Мое поведение назвали «очень милым», и я тут же расплываюсь в улыбке. Докатился!

Я: Ну и?

Фи: Ох… Нет, Майер. Вряд ли она считает ваши отношения плохими. Ей просто нравится, как девочка с папиной помощью делает офигенные вещи. И то, что гуси милые.

Хейзл толкает меня в бок и улыбается.

– Начало закончилось. Можешь открывать глаза, трусишка. Фи придет к нам вечером?

– Нет, сегодня не придет.

– Почему?

Я вздыхаю.

– В последнее время мне приходилось много работать. Я хотел, чтобы мы с тобой побыли вместе как семья, прежде чем ты на целых три недели уедешь к бабушке и дедушке.

– Но ведь Фи тоже часть нашей семьи!

Я замолкаю и озадаченно смотрю на решительное, серьезное личико Хейзл. Настойчивости она, возможно, научилась от меня. Но такое большое открытое сердце – это у нее от рождения. Благодаря своему отцовскому опыту, я понял только одно: то, что у меня такая чудесная дочь, не моя заслуга. Мне просто повезло с ней.

– Ты считаешь Фи членом нашей семьи? – спрашиваю я.

Хейзл кивает, посмотрев на меня как на человека, задавшего глупый вопрос, и отворачивается к телевизору. Я, расхрабрившись, трогаю ее за локоть.

– А как бы ты к этому отнеслась, если бы Фи стала для меня… – я судорожно подыскиваю слово, которое можно было бы перевести на язык глухонемых, – чем-то большим?

Хейзл задумчиво хмурит лоб.

– Но все будет как раньше, да?

– Да, просто… Больше.

– Больше чего? – Она меняется в лице: до нее дошло. – Как у мамы Олив с мистером Престли?

Мое сердце сбивается с ритма.

– Да.

Хейзл, моргнув, склоняет голову набок. В этот момент она кажется мне такой взрослой, что я хочу схватить ее, прижать к себе и в панике крикнуть: «Перестань расти!»

– Думаю, мне бы понравилось. Только вам, наверное, лучше не целоваться при мне с языком. Олив говорит, это противно.

Она кривит рот и содрогается. Я смеюсь.

– Так и быть.

Хейзл переползает на мой край дивана и прижимается ко мне. Сама. Хватать не понадобилось.