Тем не менее я стараюсь как можно больше времени проводить с Хейзл, пока она не уехала в Огайо. А Фарли я должен обеспечить не только поддержку, но и пространство для работы над материалом.

Вот почему мы решили обкатать номер в клубе Ланса без Кары и Шоны, чье присутствие создало бы дополнительную нервозность. Наша игра – лишь необходимое отвлечение, помогающее Фарли справиться с нервами. Перед выступлениями мы всегда разминались, подтрунивали друг над другом, соревновались в остроумии. Но сегодняшняя импровизация особенная. И довольно опасная. Как катание на акваплане: ни тебе руля, ни тормозов.

Фарли стонет. Наверное, виновато мое воображение: я улавливаю намек на секс.

– Увы, ничего хорошего не выходит. Все какое-то… ненастоящее.

– Тогда будь более искренней. Расскажи о том, что происходит в этой голове в последние дни, – говорю я и прикусываю губу, чтобы не усмехнуться.

По лицу Фарли скользит мимолетная улыбка.

– Господи! Похоже, я выйду на сцену и понесу полную отсебятину. Это будет катастрофа! – Вскочив с кресла, она начинает шарить вокруг в поисках блокнота и карандаша. – Напрасно я позволила тебе, Майер, меня отвлечь. Я и так была достаточно напряжена, а тут еще твое тело и твои вампирские взгляды…

Я усмехаюсь: пора удвоить ставку.

– Ты мне позволила? При участии моего тела? – Щеки Фарли краснеют, и я продолжаю: – Так значит, моя задача в том, чтобы снимать напряжение?

Ее не так-то легко переиграть. Шестеренки в ее голове энергично крутятся (я отчетливо представляю себе, как это происходит), и в результате она выдает ответ:

– Если так, то ты мог бы просто не мешать мне взять то, чего я хочу.

От теплого хрипловатого призвука в ее голосе у меня по шее пробегают мурашки.

– Джонс, во многом я с радостью предоставлю тебе меня вести. Почти во всем. До определенного предела. – Я делаю паузу и смотрю на ее ключицы, на то, как быстро поднимается и опускается ее грудь. – Но когда мы достигнем этого предела, я сам дам тебе то, что нужно.

– Упиваешься собой, да? – выдыхает Фи, сверкнув взглядом.

– Давай упиваться вместе.

Она усмехается на вдохе и широко раскрывает глаза.

– Думаю, сейчас даже ты не сможешь сбить мне настрой, Майер. Сбивать просто нечего.

– Когда это я зарекомендовал себя как неоправданно самодовольный тип? – спрашиваю я и, схватив себя за подбородок, вспоминаю все то, что я мысленно делал с ее телом: как оно выгибалось в моих руках, как кожа прикасалась к коже, как я ощущал на своих коленях приятную тяжесть…

Фарли вдыхает через нос. Сначала вспыхивают ее щеки, потом краска заливает шею. Дальше, наверное, покраснеет грудь. Как тогда, в гостинице… Черт! Ладно, надо тормозить. Пока, так сказать, флаг не поднялся.

Румянец Фарли бледнеет, в глазах появляется паническое выражение.

– Майер! Майер, я ничего не помню! Весь старый материал выветрился из головы. Я выйду на сцену, встану столбом и умру.

Ее губы становятся пепельными. Пора нырять, спасать утопающую.

– Ну-ну-ну… – Я перехватываю и задерживаю ее взгляд. – Дыши ровнее, Фи. Сегодня самый обычный день. Ты остроумнее всех, кто сидит в зале. Иди к ним и просто выложи все то, что происходит в твоей ненормальной голове. Поделись с ними своими мыслями, и они в тебя влюбятся. Вот увидишь. Публика будет ловить каждое твое слово. У Ланса ты можешь чувствовать себя как дома. Давай подышим вместе, дорогая.

Она разнервничалась, как никогда, тем не менее берет себя в руки и повторяет за мной: вдох, раз, два, три, выдох… Мы проделываем это упражнение множество раз, так проходит несколько минут.

Постепенно лицо Фарли снова розовеет, однако я не свожу с нее глаз до тех пор, пока она не вздыхает с некоторым облегчением. Я держу ее плечи, быстро поглаживая их большими пальцами. В этом движении туда-сюда есть что-то нервозное. Как будто я успокаиваю и себя. Черт возьми! Кажется, мне передалась ее паника.

– Фи, я не думал, что тебе так страшно. Извини. Знал бы – не стал бы тебя дразнить.

– Видимо, я и сама не знала, – говорит Фарли и вздрагивает, а потом встречается со мной взглядом и вдруг облизывает рот. – Поцелуешь меня?

Я вглядываюсь в ее лицо. Не уверен, что такое отвлечение поможет ей, а не навредит. Но когда она смущенно прикусывает губу, я перестаю с собой бороться. Жму на педаль газа и просто надеюсь, что мы не перевернемся. Застонав, я хватаю Фарли за лацканы жилета и тяну к себе.

То, что вытворяют наши рты, просто офигенно. Губы, зубы, языки… Покусывание, скольжение, нажим… Тепло и тяжесть… Вкус фруктово-мятной жвачки – надо будет купить упаковку. Когда Фарли пробегает кончиками пальцев по вороту моей рубашки, легко касаясь кожи, я снова издаю стон, не прерывая поцелуя, и чувствую, как приподнялись уголки ее губ. Нет, несмотря на столкновение противоположных эмоций, такое отвлечение не может навредить. Мои руки съезжают по талии Фи и стискивают ее ягодицы, а она вжимается в меня бедрами. Тихий голос разума подсказывает мне, что нельзя терять счет времени. Я наклоняю голову Фарли, целую ее в шею ниже уха и, вдыхая, как наркотик, теплый аромат, бросаю взгляд на часы. Шоу начнется через двенадцать минут. Скольжу ладонями по мягкой коже Фи от спины к животу. Мои пальцы оказываются прямо над пуговкой ее джинсов. Сердце в груди начинает не биться, а прямо-таки грохотать, потому что я уже года четыре, если не больше, по-настоящему не прикасался к женщине, а это не просто женщина, это Фи, моя Фи. Я смотрю на нее: она уже кивает, опустив потяжелевшие веки, и дрожащими пальцами пытается расстегнуть пуговицу. Я беру ее руки, целую их и соединяю у себя на шее.

– Давай лучше я.

Уф! Мои лапы, не привыкшие иметь дело с тонкими материями, обнажают полоску желтого кружева. Фи прижимает обе ладони к моему затылку и я, сдерживая новый стон, чувствую ее жар еще до того, как моя рука оказывается там, куда стремилась. А когда это происходит, я закатываю глаза и изо всех сил стискиваю челюсти, чтобы не застучать зубами, потому что, черт возьми, я умираю от желания. Когда я прижимаюсь лбом к ее лбу, она издает тихий отрывистый возглас. Я понимаю, что могу кончить прямо так: глотая ее вздохи, видя нарастающее напряжение на ее лице. Сосредоточившись на ощущениях, она закрыла глаза. Каждую из тех высоких ноток, которые вырываются из ее горла, я ощущаю так,