Он вздрогнул от легкого порыва ветра, заскочившего ему за воротник, и решил запеть… чтобы хоть немного унять беспокойство. Биргер хорошо знал, что песня сильно помогает в такие моменты. Нет людей, которые не переживают, не боятся. Есть только те, кто готов продолжать свой путь, несмотря на страх…

Филлеман шел к реке,

К самой красивой липе!

Там хотел он поиграть на золотой арфе,

Потому что руны обещали ему удачу…[19]

Первые слова он пел тихо, буквально нашептывая себе под нос. Как-никак на шнеках были католические священники, и ему не очень хотелось их провоцировать старыми походными песнями викингов, до сих пор вызывающих мурашки по коже у знающих людей. Но его воины, сидящие на веслах недалеко и также переживающие из-за ожидания битвы, подхватили слова. Их знали почти все, ибо, несмотря на христианство, продолжали жить куда более крепкие и добрые традиции, определяющие их жизнь.

И вот уже хор в несколько десятков глоток наполнил старую песню, под которую ходили брать добычу и славу их предки, силой.

Но этого оказалось мало – порыв ветра подхватил старые слова и стал перебрасывать с одной шнеки на другую. Пока к концу текста ее не пело большинство воинов. Кое-кто был не в восторге от этой выходки, но такие помалкивали, не желая сбивать закипающий боевой настрой и приподнятое настроение сотоварищей. Всем было не по себе от ожидания битвы с неведомым противником. Тем самым троллем, что вышел к Филлеману из глубин озера. Могучей, непонятной и неведомой силой. Они шли в туман – в свое будущее, в надежде на успех, как и многие поколения скандинавов до них.

Максим же стоял в кустах на берегу и наблюдал, ожидая втягивания шнеков в зону обстрела. Его люди были давно готовы и ждали лишь отмашки. И вот для них этим самым неведомым троллем являлись именно эти пришельцы. «Какой интересный казус», – подумал он с блуждающей улыбкой на лице. «Истинно говорят, что историю пишут победители… Они и расскажут потомкам, кто был на самом деле злым троллем из озерных глубин, а кто храбрым героем».

Но вот наступило время – все корабли втянулись в секторы, простреливаемые пушками.

Максим повернулся к верному помощнику, рыцарю, спасенному им из плена в Святой земле, – Годригу. И кивнул.

Тот сделал несколько хороших вдохов-выдохов, прокачивая легкие, потом максимально глубоко вдохнул и, подняв большой сигнальный горн, выдал раскатистый трубный рев, давший отмашку к началу атаки. Золотой дракон мог обойтись и радиостанциями, которые привезли в обозе Василисы, но хотелось немного поиграться.

Не прошло и пяти секунд после прекращения звука, как с обоих берегов Невы загрохотали пушечные выстрелы, окутывая все дымом и осыпая шнеки градом железной картечи. С самой убойной для этого типа оружия дистанции – сто – двести метров.

Учитывая, что легкие дульнозарядные пушки Максим снабдил полуготовыми зарядами[20]да прекрасно надрессированными расчетами, скорость стрельбы оказалась на очень высоком уровне: три-четыре выстрела в минуту. И так била каждая пушка. Да, невеликого калибра в какие-то сто миллиметров, что для гладкоствольной артиллерии просто смех. Да, черным порохом. Но гостям и этого хватило за глаза. Тем более что работали они по секторам в шахматном порядке, а потому не опасались задеть своих перелетом и действовали смело, уверенно, решительно.

Два десятка пушек обрушили просто ураган картечи, от которой если и можно было укрыться, то только пригнувшись к борту. Но это не позволяло грести и, как следствие, выйти из-под обстрела.

Шок и ужас охватил воинов, приплывших грабить и завоевывать земли Новгородской республики. Однако не всех. Значительная часть воинов сохранили мужество даже в такой обстановке. А потому пытались прикрывать гребцов щитами или вообще грести невзирая на обстрел. Но это мало помогало под перекрестным артогнем.

Полчаса шел губительный обстрел буквально парализованных шнеков, медленно сносимых течением к устью Невы. За это время каждая пушка успела сделать по сотне выстрелов, расстреляв весь боезапас и несколько раз приводимая в чувства уксусом, спасающим ее от перегрева.

Наступившая тишина с болью и звоном вгрызлась в уши… От чего Максим слегка поморщился. Да и не только он. Почитай две тысячи выстрелов прогремело, пролив на шнеки натуральный железный дождь.

Золотой дракон пригляделся. На кораблях противника был полный разгром. Борта изгрызены картечью, а местами и пробиты. Кое-где через борт свисают трупы. Посечен скудный такелаж. Кое-где повалены мачты. А вокруг кораблей в воде масса разнообразного мусора и испуганных, мечущихся пловцов.

Биргер осторожно выглянул из-за борта, с ужасом огляделся и рефлекторно перекрестился.

– Это разгром… полный разгром, – тихо произнес он.

После чего стал наблюдать за тем, как к берегу подбегали люди в необычных, но добрых доспехах с широкими большими лодками. Спускали их в воду и гребли, стремясь как можно скорее достигнуть шнеков. Причем тихо и деловито – без каких-либо криков. А чуть вдали, на одном из пригорков берега стоял вождь этих воинов под знаменем, наблюдая за своей победой.

Те несколько минут, что к его шнеку плыла лодка, он думал лишь об одном – сдаваться ли ему сразу или сражаться насмерть? С одной стороны, жутко хотелось жить, но сражаться было уже бесполезно. В его шнеке из тридцати семи человек половина была убита, вторая половина – ранена. Сражаться могли только он да еще четверо. То есть финал такой схватки предсказуем. С другой стороны, позор плена был нестерпим для его самолюбия. Настолько, что лучше смерть, чем такой стыд.

Он лихорадочно соображал, с нарастающим ужасом понимая, что времени остается все меньше и меньше.

15 июля 1240 года. Мир «Сот’ари». Новгород

Новость о разгроме на Неве союзного войска католиков под предводительством ярла Ульфа Фаси и зятя короля Биргера дошла до ландмейстера Тевтонского ордена Дитриха фон Грюнингена достаточно быстро. Впрочем, она его даже порадовала. Так как Дитрих посчитал шведов необходимой жертвой в борьбе за Новгородские земли, которая была брошена на алтарь уничтожения армии чрезмерно усилившегося наместника Ладоги. Ведь с Ульфом и Биргером ушло около пяти тысяч воинов, а в плен попала только тысяча. Из чего ландмейстер сделал вывод о тяжелой битве, сильно потрепавшей войска Ладоги. То есть, понадеявшись на беспомощность барона, он начал свое вторжение.

Его не смутило, что ни один шнек не ушел после Невской битвы, ни один воин. Даже слуги, и то сбежать не смогли. Все – либо погибли, либо оказались в плену, о чем с особым радением позаботились Максим с Василисой. Сюрприз ведь всегда хорош прежде всего своей неожиданностью. Поэтому, когда 15 июля в весьма приунывший Новгород вошел наместник Ладоги во главе своего отряда, удивились все – от иностранных купцов до самих новгородцев, уже и не ждавших Максима.