– Эх, хороша настоечка! – сказал он.

– Она была бы гораздо лучше, если бы мы пили за упокой этих гадов, – ответил Чащин.

– Еще выпьем. Надо только понять их тактику, найти уязвимое место и нанести решающий удар. А то мы бродим наугад по лесу и в результате получили еще одного мертвеца.

– Да, уязвимое место – это самое важное, – сказал Чащин, когда они выпили по второй. – Вот у меня был случай. Есть у нас озеро недалеко от заказника, удил я там как-то рыбу. Дело было осенью, аккурат в бабье лето. Красота, солнышко ласково грело, деревья стоят разноцветные – желтые, красные, зеленые, рыбка клюет. Сижу я, значит, на берегу, вдруг слышу какой-то треск. Оборачиваюсь, а из лесу на меня выскакивает волк. Тощий, облезлый, глаза горят, из пасти хлопьями пена летит – сразу ясно, что бешеный. А у меня при себе только удочка да садок. Может, я и задавил бы его голыми руками, но он бы меня обязательно цапнул. Да и как его схватить, если у зверей реакция гораздо лучше человеческой? То есть выбор у меня был такой: либо он меня загрызет, либо заразит бешенством. Невеселый, прямо скажем, выбор. Что делать? Времени у меня оставалось с мышкин хвостик, но я все-таки догадался. Как был в одежде, сиганул в озеро. Забрел где-то по пояс, держу в руках удочку и жду. Бешеные звери уже ничего не соображают. Ярость посильнее лютого голода заставляет их бросаться на все, что движется. И конечно, волк следом за мной прыгнул в воду. А лапы до дна не достают, он плывет на меня и не знает, что его ждет. А удочка у меня была хорошая, телескопическая, из стекловолокна. Тяжелая, зараза. Приятели все говорили, что надо было покупать углепластиковую, она, мол, такая же прочная и в два раза легче. Не знаю, может быть, я в тот раз и с углепластиковой бы управился, но всегда хорошо иметь запас прочности.

Удочку я сложил в две секунды и как дал с размаха волку по башке. Только реакция у зверя быстрее человеческой, он в последний момент увернулся, удочка только скользнула по нему. Тогда я стал толстым концом удилища тыкать его в морду, как бы отпихивать от себя. Волк еще больше озверел от ярости: добыча совсем рядом, он плывет к ней изо всех сил, а никак не может приблизиться. Тут я улучил момент и снова как врежу ему по башке. На этот раз попал. Голова волка ушла под воду, но тут же выскочила обратно, словно поплавок. А я по ней снова дал! И еще, и еще. Тут удочка треснула. Я ее отшвырнул и думал выбираться на берег, подобрать в лесу хороший кол или взобраться на дерево, только смотрю – глаза у волка закатились и он слабо башкой ворочает. Оказывается, я его, как в боксе, нокаутировал. Тут уж бежать было совсем глупо. Схватил я волка за горло обеими руками и ткнул мордой в воду. Он почти не сопротивлялся, только немного подергался. Я для верности продержал его минут десять и вытащил на берег. Такая вот со мной однажды приключилась история. Если бы я не догадался прыгнуть в воду, вряд ли бы сейчас с вами разговаривал.

– Я, дядя Илья, эту историю слышала раз сто, – довольно непочтительно сообщила Даша.

– А тебя никто и не просил слушать, – парировал Чащин и повернулся к Комбату:

– Хорошо бы нам угадать слабое место душегубов. Ведь наверняка они плохо знают лес, ходят одними и теми же тропами.

– Если они сюда вернутся. Своими действиями они преследуют какую-то цель, а мы этой цели не знаем, поэтому нам так трудно. Ладно, есть одно соображение. Сначала они убили человека в городе, потом двух у вас, затем снова одного в городе. Может, они действуют по шаблону и опять появятся здесь? Деточка, не надрывайся ты так! Зачем это?

Последние слова Комбата были обращены к Даше, решившей подкатить к костру здоровый булыжник.

– Чтобы не сидеть на голой земле и потом на нем удобно резать мясо. А вы бы, чем спрашивать, лучше помогли. Городские люди в общем хилые. Привыкли, что за вас все техника делает, сами еле “дипломаты” с бумажками таскаете.

– Да, зато у вас тут все в норме! Как увидел что тяжелое, сразу взял и покатил, – усмехнулся Комбат.

Он встал и, отпустив еще парочку ехидных фраз, подошел к Даше, собираясь ей помочь. Но его высказывания здорово разозлили девушку.

– Отстаньте. Идите лучше пейте! – воскликнула она и толкнула Комбата в плечо.

Неожиданно он, выронив пустую кружку, упал на траву.

– Я же говорила! С виду здоровый, но городской, силенок кот наплакал, – горько констатировала Даша.

– Так повалить каждый сможет, – обиженно сказал Комбат. – А ты давай попробуй с разбега.

– С разбега? – удивленно воскликнула Даша. – С разбега я вас, чего доброго, зашибу.

– Ты не рассуждай, а действуй, – подначивал девушку Рублев.

Наконец Даша поддалась уговорам. Она отошла на несколько шагов и, разогнавшись, толкнула Комбата одной рукой. Тот даже не шелохнулся.

– Ах, так! – Даша решила больше не осторожничать.

На этот раз и разбег был побольше, и врезалась она в Комбата с разгона, но он лишь немного откинулся назад. С досады девушка пнула его одной рукой. Рублев упал как подкошенный.

– Я ж тебе говорю, что так повалить человека проще, – вставая, сказал он.

– Не может быть, чепуха какая-то, – воскликнула Даша и отошла для разбега на самый край островка.

Там она и застыла, нервно покусывая губы. Затем подошла к костру и обиженно протянула:

– Издеваетесь надо мной, да? Напились – и издеваетесь.

– Есть немножко, – согласился Комбат. Но ты первая начала, – он легко поднял камень, который с таким трудом катила Даша. – Куда ты его хотела пристроить?

– Да ну его в болото, – махнула рукой девушка. – И вообще, я спать пойду, темнеет уже. Спокойной ночи.

Мужчины ответили ей нестройным хором. Рублев пристроил булыжник у костра и сел на него.

– Нам тоже пора сворачиваться. В ночи огонь далеко виден. Если рядом остались люди, могут нас в два счета вычислить, и тогда придется выходить, сдаваться, – сказал егерь.

Комбат вспомнил свою фантазию насчет выслеживания Чащина с помощью приборов ночного видения. Глупость несусветная, вызванная недооценкой противника и игнорированием местных условий. Тут что днем, что ночью можно было надеяться только на ошибку егеря, которых он, к счастью, не совершал.

– Ты больше над Дашей не смейся, она хорошая девочка, невеста моего сына, – голос Чащина упал и он скорбно добавил:

– Была. Эх, если бы не Лексеич, я бы сейчас не в болоте сидел, а на свадьбе гулял. Он, ядрена корень, мне всю жизнь поломал, Антона убил, сам сгинул. Всего-то делов – палец на курок положил и легонько нажал, а два человека мертвы, третий которую неделю по лесам мыкается и, кажется мне, не случись того выстрела, остальные четверо тоже были бы живы. Вот и считай – шестерых одним ударом Лексеич с пьяных глаз уложил. Или это я. А, Борис? Пока я Лексеича не трогал, все было тихо-мирно, но, стоило ножик ему в сердце загнать, тут и началось. А знаешь, Борис, что мне с убийства больше всего запомнилось? Как он мне деньги предлагал. Нет, все остальное я тоже помню, только особых чувств оно во мне не вызывает. Ну раздавил таракана – и раздавил. Жалости у меня к нему нет и раскаяния тоже. Вот медведицу с двумя детенышами, которую губернатор убил, до сих пор жалко. Она бьется в агонии, а медвежата жмутся к ней и пищат от страха. И ведь просили его не стрелять, пожалеть мать хотя бы ради маленьких, а он… Да, почему-то власть в России любит людей жестоких, уважающих только себя и начальство, а добрые, великодушные с ней просто не уживаются, – Чащин взглянул на Комбата и без всякого перехода, что свойственно подвыпившим людям, сказал: