воздух, прохлада приятно холодит разгоряченную кожу. Тишина окутывает меня, и я обессиленно опускаюсь на колени, не веря, что действительно все проспал.

— Черт…

Бью кулаком о землю.

— Черт!..

Я пропустил поезд.

Еще больше бесплатных книг на https://www.litmir.club/

Воспоминание шестнадцатое — Нина

Оставшуюся часть ночи я провожу у входа в сток, сидя на холодном бетонном полу, прислоняясь спиной и затылком к такой же бетонной и холодной стене. Сна ни в одном глазу, а мыслей в голове так много, что и смысла нет пытаться заснуть. Вглядываясь в темное небо, создаваемое панелями, я смотрю на звезды и, наверное, впервые подмечаю тот факт, что эти ненастоящие звезды не двигаются. Всю ночь они проводят на одном и том же месте, пока панели не начинают светлеть. Тот, кто надеялся подобным фокусом — созданием здесь неба — воссоздать под землей настоящий мир, потерпел фиаско. Продумать можно все, да не все.

Человеческий фактор.

Сам не знаю по какой причине я просидел на одном месте до самого «рассвета», наблюдая за тем, как город медленно пробуждается ото сна. И если бы я сейчас был на поверхности, то мог бы слышать чириканье птиц, грохот от заводящихся на стоянках моторов автомобилей. Смотрел бы на собачников, что зевая, выгуливают своих питомцев ни свет, ни заря, чтобы минут через тридцать бежать в метро, а дальше на скучную работу в офис или на производство. И я бы пил кофе. Обычный растворимый кофе из стеклянной банки, а не какой-то там гламурный сваренный в турке. Две ложки коричневых гранул, ложка сахара, кипяток и немного холодного молока, чтобы не обжечься. Желудок от такого завтрака нестерпимо бы болел до самого обеда, но горечь во рту не давала бы заснуть до тех пор, пока организм не смирится с началом очередного дня.

Да. Я бы сейчас все отдал за чашку дрянного кофе. Но кроме воспоминаний о беззаботной жизни, в которой я утром просыпался, а потом спешил на работу, где просиживал рабочие часы, и с чувством выполненного долга возвращался домой, у меня ничего нет…

К моменту, когда я решаюсь выйти в город, панели начинают приобретать зеленоватый оттенок, не предвещая ничего хорошего. Ни для меня, ни для города в целом. Того и гляди — все это лопнет и из трещин вниз на дома польется какая-нибудь радиоактивная зараза. И все мы сгинем в этом океане зеленых нечистот. И никто никогда не узнает, что мы здесь когда-то были.

Внезапно в голове мелькает мысль, что, может, это и к лучшему, если все мы — похищенные из метро, так и останемся для родных пропавшими без вести?

Кто-то может сказать, что уж лучше знать правду, принять ее и смириться с утратой, чем оставаться в неведенье и жить надеждами на воссоединение с любимыми, но этот «кто-то» точно не я. И не отец с матерью. Я уверен, что даже сейчас, два года спустя, они ищут меня. Всеми доступными им средствами. И они не сдадутся. Не опустят рук и достанут всех, до кого смогут этими руками дотянуться, напоминая им, что я был. И я все еще где-то есть.

Глаза начинает щипать, и я поднимаю взгляд вверх, не давая слезам свободы.

Давно я не вспоминал родителей. И Сашу.

Да, конечно, у родителей все еще есть Саша — младший сын, мой вечный хвост. Их опора и надежда на случай, если я — старший, не смогу вернуться. Некстати приходит мысль, что нужно иметь больше одного ребенка в семье, на тот случай, если с одним что-то случится. Это как-то прагматичнее. Не будь у них Саши… справились бы они с моей потерей?

В городе тихо и пахнет гарью. Весенней гарью, которая пропитывает утренний воздух в начале апреля, когда рассвет приходит на час раньше, а темнеть начинает на час позже. Когда ветер становится теплым. Когда на улицах появляется зеленоватая дымка от возрождающихся на ветках деревьев листьев.

Как же я скучаю по этому естественному виду внешнего мира.

Я брожу от одного двора к другому, от дома к дому, и никого не встречаю. Чувство, что за мной следят, этим утром ни разу меня не посетило, что странно. Куда же подевались невидимые наблюдатели? Нужно было договориться о встрече с Митяем, но вряд ли ему удастся сегодня сбежать из лагеря. Во всяком случае, нужно дать ему знак, что я жду встречи и новой информации, а для этого мне необходимо в условленном месте оставить непримечательный для тех, кто не знает, что искать и куда смотреть, знак.

Наше место — это двор, в котором мы впервые встретились, и в который редко кто заглядывает. Потому что здесь ничего нет. Ничего, чем можно было бы поживиться. Но не дойдя до него метров сто, я вижу, как из него выходит девушка.

Сердце в груди начинает биться быстрее.

Незнакомая мне девушка.

Светловолосая.

В зеленой парке. В джинсах и ботинках. На ее плече висит сумка, и у меня начинает скрести под ложечкой от осознания того, что она с поверхности. Ведь подстрекатели не носят с собой личных вещей, а выходящие за пределы лагеря душегубы не берут с собой лишних вещей. Тем более аксессуаров вроде сумок. Это девушка прибыла в город на ночном поезде. Я почти уверен в этом. И все же…

Быстро и бесшумно я сокращаю расстояние между нами, она не замечает моего приближения. Осторожно снимаю с плеча автомат, перехватываю его и направляю дуло в ее сторону. Ей в голову.

— Х-х-х… Обернись…

Как же тяжело говорить в противогазе.

И зачем только Пастух припрятал его в убежище?

— Х-х-х…

Девушка от неожиданности вздрагивает, у нее начинают трястись плечи. Она не спешит исполнить мой приказ. Не знаю даже, от страха ли это? Может, не расслышала из-за противогаза? Запихиваю куда поглубже внутренний голос, возмущенно требующий к женщинам, попавшим в беду, более трепетного отношения. Знаю я этих женщин и их актерские способности, строят из себя невинных жертв, а на деле…

Взмахиваю головой, отгоняя воспоминания о Вике.

И уже грубее произношу:

— Оглохла что ли?..

Все это может быть подставой.

Кто сказал, что подстрекателей в лагере всего двое? Что это только Дмитрий и Семен? Может, были и другие? Может, за время моего отсутствия пополнили штат?

Конечно, здравый смысл шепчет, что это не так. Что девушка, боящаяся обернуться ко мне, ни в чем передо мной не виновата. Она — жертва. Такая