же, как и я когда-то. Напуганная и уставшая, не понимающая, что с ней происходит. Мне нужно ей помочь, как-то успокоить, но когда перед глазами вновь всплывает Викино лицо, злость на нее… на себя, и на эту незнакомку вспыхивает с новой силой.

— Я сказал обернуться!..

— Да оборачиваюсь я, оборачиваюсь, — произносит девушка.

Руки она держит на уровне лица, хотя про «руки вверх» я ей и слова не сказал.

— Обернулась, — добавляет она.

И я надеюсь, что она не слышит, как под противогазом с моих губ слетает тихий смешок.

Какая смелая! А выглядит так, будто вот-вот расплачется. Хотя глаза у нее блестят скорее от бурлящего в крови адреналина, чем от подступающих к ним слез. Слезы она выплакала ночью, а может еще в самом поезде, поняв, что влипла по самые уши. Под глазами у нее темные круги, наверное, от туши. Или теней. Или чем там еще девчонки глаза подводят?.. А-а, да, точно, подводка. Черный карандаш с жирным грифелем так и называется — подводка. Волосы грязные, спутанные, завитые недавно концы уже почти распрямились.

Ехала домой с вечеринки? Или наоборот, только собиралась потусить в каком-нибудь клубе?

Оглядываю ее с ног до головы, благо моего скользящего по ней взгляда она увидеть не может.

— Х-х-х… С какой станции… х-х-х… ты вышла?.. Х-х-х…

— Станции?.. — переспрашивает она.

Специально или голова толком не варит после пережитого стресса?

— На какой… х-х-х… по счету?.. Х-х-х…

Чертов противогаз. Зачем я только решил нацепить его на себя?..

Пока я проклинаю свою неосмотрительность, девушка о чем-то задумывается. Вспоминает? Подсчитывает? Ну, давай же… скажи мне, сколько станций ты проехала и на какой вышла, чтобы я смог сообразить, в каком направлении искать поезд?

— Не знаю, — выдает она по итогу. Черт бы ее побрал!.. — Меня вытолкнула из вагона обезумевшая толпа после нескольких остановок.

Черт!..

— Я не помню, какой она была по счету.

Злюсь. Чертовски злюсь на нее!.. Как можно быть такой!..

А какой?..

Это ведь нормально, что она ничего не запомнила. Ей было не до того, но… Но могу ли я верить ее словам? Вроде бы не врет, но держится передо мной, человеком с автоматом, так уверенно, будто знает, что ей ничего не будет.

Можно ли ей доверять?

— Х-х-х… Х-х-х…

Она так напоминает Вику…

— Твое имя?.. Х-х-х…

Не называй его.

Не надо мне его знать.

— Нина… а твое?..

Она — не Вика.

Часть восьмая

Подстрекатели. Фаза первая — Предложение

«Если бы знал, где упадешь, там бы соломки подстелил».

Да-а… пожалуй, никогда прежде эта фраза не вызывала у меня таких противоречивых чувств, как сейчас. Знал бы, что да как будет, вообще бы из стока не выходил.

Проходит несколько дней с профилактической беседы, которую для меня провел Семен, и я начинаю чувствовать себя лучше. Голова, правда, побаливает, но это мелочи жизни, зато я выспался. И теперешний отдых, пусть и в одиночной камере, идет мне на пользу, этого от карцеров не отнять: тишина, спокойствие, единение с самим собой. Наслаждение, а не заключение! И не было бы у меня печали, если бы один раздражающий с момента своего рождения младший братец не спустился сюда, возомнив себя героем и моим спасителем. Сидеть бы мне сейчас в своих стоках, охотиться бы на крыс в ожидании, когда Митяй притащит из лагеря чего-нибудь посъедобнее, а не вот это все… Но что толку?

«Ах, если бы да кабы…».

Дышать тяжело, будто воздуха в легких не хватает.

Пытаюсь делать дыхательные упражнения… ну как пытаюсь?.. Думаю, что «пытаюсь», потому что знать не знаю, как это правильно делается. Потому, может, ничего и не получается. Но воздуха и вправду не хватает, при каждом вдохе он будто застревает где-то посередине, не опускаясь ниже. Пожалуй, стоит вызвать в камеру моего лечащего врача, пусть поработает. Заодно узнаю, что нового за пределами моей уютной одиночной камеры.

Митяй ко мне за эти дни так и не пробрался, что несколько настораживает. Может, что-то случилось, а я и не знаю?

К вечеру охранник приносит ужин — неприглядного вида похлебку, к которой я и не думаю прикасаться. Если с видом этой якобы еды я еще мог смириться, то с запахом гниющей в луже тряпки — никогда. Тарелку оставляют привычно на полу, а я послушно сижу у противоположной стены, не предпринимая никаких попыток подняться. Ни к чему мне портить отношения с единственным человеком, разбавляющим мое одинокое существование.

Охранник — парень моего возраста — никогда не поворачивается ко мне спиной. Оставляет еду, наклоняясь к полу, и не сводит с меня пристального взгляда. Плечи всегда напряжены и, как мне кажется, стоит мне пошевелиться, как в моем лбу будет гореть дырка. Одна из причин, по которой я стараюсь быть паинькой — нервозность моего охранника.

Уходит он всегда спиной вперед, делает шаг за шагом, пока не оказывается в коридоре. Даже интересно, каких баек ему обо мне наговорили, что у паренька аж коленки трясутся, стоит мне только вздохнуть чуть громче. Впрочем, неважно. Пусть боится.

Но на этот раз я решаюсь заговорить с ним до того, как он проделает свой ежедневный ритуал и запрет меня.

— Эй, давай поболтаем, — произношу я как можно дружелюбнее. — Не убегай так быстро.

Парень заметно напрягается. Думает о чем-то и выдает:

— Не положено мне с тобой болтать.

Вот оно как.

Значит, Князь запретил ему со мной разговаривать. Интересно, почему? Что такого я могу ему рассказать, что Князь не хочет, чтобы это произошло. Боится, что я промою его душегубам мозги? Это мне льстит. Но, к сожалению, я не такой хороший оратор каким был Пастух, мне вокруг себя людей не собрать и на бунт народ не поднять. И Князь это прекрасно осознает. Чего тогда бояться? Что расскажу, что за пределами лагеря есть жизнь? Ну, в это будет сложно поверить, учитывая, что я снова в лагере. Значит, Князь со своими садистскими наклонностями просто хочет свести меня с ума.

Об этом подумаю ночью, времени для размышлений у меня теперь предостаточно. Парень же мое молчание воспринимает на свой счет и кивает на тарелку.

— Ешь, если не хочешь загнуться раньше времени.

— Я ужины предпочитаю пропускать. Худею.

Мой юмор не оценивают. На его лице проскальзывает выражение какой-то брезгливости. Возможно, сам прекрасно понимает, что еда, которую он мне приносит, едой можно назвать с большим натягом.

— Просто расскажи мне, что там да как?.. На свободе.

Парень качает