Он ведет себя нравственно, и мы называем его нравственным, потому что он живет в определенной среде.

Контрконтроль не так уж трудно объяснить, когда контроль сразу же вызывает неприятие – например, когда он осуществляется путем наказания или его угрозы. Предположительно это связано с выживанием: не имея возможности убежать, организмы, успешно атакующие хищника, получают конкурентное преимущество. Но когда негативные последствия контроля отложены, как при эксплуатации, контрконтролирующие действия менее вероятны. Большинство тех, кто обладал большим богатством, использовали его, не подвергаясь сильному контрконтролю вплоть до XIX века. О Гегеле говорили, что он был одним из первых, кто понял, что современная система торговли и промышленности «спонтанно возникла в результате работы рационального своекорыстия» и что закон и правительство теперь необходимы не только для защиты общества и его отдельных членов, но и для контроля неограниченной жадности к личному обогащению, которую высвободили новые производственные технологии. Этого можно добиться, по его мнению, только в том случае, если в обществе будет царить всеобщее чувство порядочности. Необходимо сделать несколько поправок. Сказать, что торговля и промышленность «возникли в результате рационального своекорыстия», – значит просто заявить, что люди открыли новые способы приобретения денег и товаров. Их «жадность» была неограниченной в смысле отсутствия всякого контрконтроля. Отсюда необходимость в законах, ограничивающих торговлю и промышленность, но они требовали юридических действий со стороны пострадавших людей, а не «общего чувства порядочности». Недостаточно привести поведение, из которого мы делаем вывод о чувстве порядочности, как нельзя ссылаться на поведение, из которого мы делаем вывод о сострадании тех, у кого на попечении беспомощные люди. Мы должны обратить внимание на контрконтролирующие условия.

Считается, что человек превосходит других животных, потому что у него развилось чувство нравственности или этики. «Безусловно, самой важной характеристикой человека является то, что у нас есть моральные суждения и мы их применяем». Но то, что развилось, – это социальная среда, в которой люди ведут себя так, что их поведение частично определяется их влиянием на других. Разные люди демонстрируют различные объемы и виды нравственного и этичного поведения в зависимости от степени их подверженности таким условиям. О морали и этике говорят, что они включают в себя «отношение к закону и правительству, которое формировалось веками», но гораздо правдоподобнее сказать, что поведение, выражающее такое отношение, порождается условиями, которые в свою очередь складывались веками. Отношение к правительству как нечто отличное от поведения вряд ли могло сохраниться в течение столетий; то, что осталось, – это правительственные методы. Правовое поведение зависит от большего, чем «отношение почтения к правительству», как роль государства зависит от большего, чем «свершившийся факт власти», и сказать, что «право – это достижение, которое необходимо обновлять, понимая источники его силы», – значит прямо указать на необходимость понимания и поддержания условий государственной власти.

Одно из самых трагических последствий ментализма наглядно демонстрируют те, кто искренне озабочен бедственным положением современного мира и не видит иного выхода, кроме возвращения к морали, этике или чувству порядочности как к личным качествам. Недавняя книга о нравственности показывает скорее надежду, чем отчаяние, потому что автор «видит растущее понимание каждым человеком своих собратьев; рост уважения к правам других», и он рассматривает это как «…шаги к безопасному мировому сообществу, основанному на все более широких сферах близости и сочувствия», а пасторское послание настаивает на том, что наше спасение «лежит в возвращении к христианской морали». Но что необходимо, так это восстановление социальной среды, в которой люди ведут себя так, чтобы их поведение можно было назвать нравственным.

Обвинение людей, для того чтобы сформировать этически приемлемое поведение, приводит к печальным результатам. Сэмюэль Батлер высказал эту мысль в романе «Едгин», где людей обвиняли в физических, но не в моральных болезнях. Сравните двух людей, один из которых стал калекой в результате несчастного случая, а другой – из-за окружающей среды, которая сделала его ленивым и, когда его критикуют, злым. Оба причиняют большие неудобства другим, но один умирает мучеником, а другой – негодяем. Или сравните двух детей – одного покалечил полиомиелит, другого – отвергнувшая его семья. Оба мало помогают другим и доставляют неприятности, но винят только одного. Главное различие заключается в том, что только один вид беспомощности можно исправить наказанием, да и то лишь изредка. Заманчиво сказать, что только один человек в каждом случае мог что-то сделать со своим состоянием, но разве мы не должны сказать, что мы могли бы предпринять что-нибудь помимо того, чтобы обвинять его?

Приписывание морального и этического поведения условиям окружающей среды, похоже, не оставляет места для абсолютов. Это предполагает своего рода релятивизм, при котором хорошим является то, что принято так называть. Одно из возражений против этого состоит в том, что оно относится к подкрепляющим факторам, но не к поддерживаемым условиям, в которых они появляются. Мы также склонны возражать, когда представление другой группы людей о хорошем существенно отличается от того, что мы называем правильным, если наши практики противоречат друг другу. Но рассмотрение окружающей среды не является релятивизмом в этом смысле. Теория этических эмотивистов была апелляцией к чувствам, резко локализованным во времени и месте и не связанным с какими-либо очевидными причинами для этики и морали. Этические и моральные условия подкрепления имеют свои собственные последствия, к которым я перейду через некоторое время.

Борьба за свободу

Успех человека в освобождении от раздражителей и опасностей физической среды, а также от карательных и эксплуататорских аспектов социальной среды был, возможно, самым большим его достижением. Это позволило ему развить другие виды поведения с высоко подкрепляющими последствиями – науку, искусство и социальные отношения. В то же время это дало ему ощущение свободы, и, возможно, ни одно чувство не вызвало больше проблем.

Как я уже отмечал в главе 4, оперантное поведение при положительном подкреплении отличается отсутствием какого-либо события, непосредственно предшествующего событию, которое могло бы послужить причиной, и в результате, как считается, оно демонстрирует внутренний источник, называемый свободой воли. Рефлекторное поведение имеет свой стимул и поэтому называется непроизвольным, а негативно подкрепленное оперантное поведение возникает в присутствии негативного фактора, от которого это поведение спасает. В этих ситуациях мы говорим не о том, что мы хотим сделать, а о том, что мы должны предпринять, чтобы избежать наказания или уйти от него. Мы можем, посредством «акта воли», выбрать подчиниться наказанию, но только потому, что другие последствия, для которых нет непосредственной предшествующей причины, делают наше подчинение «добровольным».

Важным является не то, что мы чувствуем себя свободными, когда получаем позитивное подкрепление, а то, что при этом мы не склонны убегать или контратаковать. Ощущение свободы – это важный признак контроля, отличающийся