– Более чем.

Виттенгер действительно нервничал: письмо с просьбой об экстрадиции Бенедикта пока оставалось без ответа. Но ничего необычного в этой проволочке я не находил. Из канцелярии губернатора письмо ушло в день нашего отлета, следовательно, оно обогнало нас на неделю. Я даже не был уверен, что его прочитали. На сонном Фаоне официальные письма по месяцу висят в канцелярии, прежде чем соответствующий чиновник удосужится известить отправителя хотя бы о получении. На Ауре, вероятно, дела обстоят не лучше.

Я достал снимок Бенедикта.

– Вот этого пассажира случайно не помните?

– Ну, так я о нем и говорил – хуже моролинга. Значит, вы его имели в виду, когда спрашивали, где я садился десять дней назад?

Я кивнул.

– Чем он вам не понравился?

– Как обычно, мы предупредили пассажиров, что будем садиться в Ламонтанье. Никто не возражал, поскольку все были к этому готовы. На последнем витке перед посадкой диспетчер сообщает, что ураган временно утих и что есть разрешение на посадку на Праздничном Столе. Я объявил об этом пассажирам, они, опять-таки, не возражали. Я уже начал входить в посадочный коридор, как этот тип врывается в рубку и требует, чтобы мы садились, где обещали – в Ламонтанье. Он грозил подать в суд на компанию за то, что мы, якобы, подвергаем пассажиров неоправданному риску. Совал под нос какие-то цифры – вроде метеорологической статистики – мол, погода может измениться в считанные минуты, и тогда мы как пить дать разобьемся. Пассажиры запаниковали, стали требовать посадки в Ламонтанье. Пришлось срочно менять коридор, а это дополнительный расход топлива – тоже риск, между прочим. Потрепал он тогда мне нервы, потрепал…

Пилот вздохнул тяжким вздохом профессионала, сознающего всю полноту выпавшей на его долю ответственности.

Я показал ему снимок Шишки, сделанный в полиции сразу после ее ареста. Очень неудачный снимок: Шишка закатила глаза и достала до носа кончиком языка, уши смазались – должно быть, она ими шевелила.

– Ну и рожа! – сказал пилот. – Нет, такую рожу я бы запомнил.

Виттенгера я нашел глазеющим во фронтальный экран, расположенный над входом в рубку. Перекрестие экрана напоминало прицел тяжелого импульсного «Панцерфауста» (такие излучатели стоят на вооружении у полицейского спецназа). Сейчас наш корабль метил в край ауранской атмосферы. Пушистый белый сектор занимал правый нижний угол экрана. Ближе к левому верхнему углу экран сначала синел, потом чернел, на границе черного и синего виднелась маленькая красноватая планетка – один из двух спутников Ауры.

– Из Центрального с нами улетало сто пятьдесят человек. Осталось трое: ты, я и Вейлинг, – вслух размышлял Виттенгер. – Согласен?

Я сказал, что согласен. Он продолжил:

– При первой же возможности полечу в Амазонию, Бенедикт наверняка уже там.

– С чего вы взяли?

– Там легче затеряться. Ламонтанья безлюдна, здесь только турбазы, энергостанции и, по-моему, какие-то научно-исследовательские станции. Спрятаться трудно.

Я не стал возражать раньше времени.

Пилот попросил всех пассажиров занять места в каютах, перевести ложементы в режим взлета-посадки и принять у кого что есть от перегрузок.

Выполнив все рекомендации, я наблюдал, как в иллюминаторе зреют оранжевые язычки пламени – устаревшая керамическая обшивка насмерть стояла против плотной ауранской атмосферы. Им после каждого рейса приходиться менять панцирь, размышлял я, чувствуя, как тело наливается свинцом.

Шеф предоставил мне некую свободу действий. Мое задание звучало так: встретиться с Рундом, поймать и допросить Бенедикта раньше, чем это сделает Виттенгер, проследить за Брубером и Цансом, найти Евклида, Счастливчика и убийцу Корно. Свобода действий сводилась к тому, что я сам решал, с кого начать. Опасаясь отстать от Виттенгера, я решил начать с Бенедикта.

На мгновение перегрузки исчезли, затем последовал удар в «же», этак, семь, корабль присел и выпрямился.

Иллюминатор покрывала копоть, или тут такое небо – один в один, как над Фаон-Полисом. Я ожидал, что рядом с посадочным диском из-под земли появятся телескопические тубы и присосутся к входным люкам. Пассажиры, не выходя на улицу, смогут проехать по движущейся дорожке прямиком в здание космопорта – так происходит на всех цивилизованных планетах. Лично я предпочитаю привыкать к новой планете сидя в хорошо изолированном помещении. На Оркус у меня, к примеру, аллергия – в прямом медицинском смысле, отнюдь не в психологическом.

Никакие трубы к нам не присосались. Нам даже не подали трап. К кораблю подрулил угловатый автобус, какие обслуживают провинциальные аэропорты на Земле. Пассажиры спускались гуськом по выдвижной аварийной лестнице с одним поручнем, едва достававшем мне до колена. Багаж тащили в руках.

За бортом слепило солнце.

Жмурясь от неожиданно яркого света, я невольно остановился перед люком. Собрался закинуть рюкзак за спину, чтобы, если упаду, было чем поймать либо поручень, либо землю, но пассажир, шедший сзади, возразил мне тычком в спину. Я нисколько не удивился, обнаружив, что этим пассажиром был Виттенгер.

– Я ведь мог упасть, – сказал я ему, когда благополучно достиг твердой почвы.

– Ах, это ты! Прости, со спины не узнал.

На бетонной площадке космодрома пронизывающий ветер поднимал вихри пыли, она неприятно колола лицо, попадала в глаза. Я повернулся лицом к ауранскому солнцу. Лучи стали медленно согревать грудь и живот, спину заломило от холода.

– Пыль-то тут откуда? – этот вопрос я задал, скорее, сам себе, но был услышан миловидной голубоглазой девушкой в форменной оранжевой куртке с серебристыми полосами. На карточке, прикрепленной к куртке, значилось: «Турбаза Ламонтанья», и чуть ниже: «КАТЯ».

Она ответила:

– Мы расширяем космодром, приходится резать скалу, поэтому пыль.

Я посмотрел в ту сторону, куда она указала, но увидел только гладкое бетонное поле под ослепительно-голубым небом. Справа, в дымке, темнела скальная стена, расстояние до нее невозможно было определить на глаз – может сто метров, может – тысяча. Над скалою, еще дальше в сторону неба, сверкали заснеженные вершины.

– Как будто и не улетали с Фаона, – озираясь, проворчал Виттенгер.

– Вы с Фаона? Как замечательно! На турбазе есть ваши соотечественники, – радостно известила нас Катя.

– Млечный Путь – мое отечество, чтоб он скис, – зло выругался Виттенгер.

Радость сразу же улетучилась с Катиного лица, она вопросительно посмотрела на меня.

– Инспектор космополит, но не любит йогурт, – я подмигнул ей, – в дороге его немного укачало, а так он добрый.

Девушка не знала, кому верить, но нашла единственно правильное решение – попросила нас занять места в автобусе. Катя зашла в автобус сразу за мной, тихо шепнула: