– Впервые встречаю полицейского-космополита, да еще галактического масштаба.

Я кивнул, – мол, я тоже.

Все сорок пассажиров корабля уместились в автобусе за раз, но кое-кому, включая нас с Виттенгером, пришлось стоять. Вейлинг сидел в конце салона и взглядом пытался поджечь на мне куртку.

Автобус медленно тронулся. Я вертел головой, стараясь сориентироваться хотя бы по сторонам света. Впереди, на юге – бетонные прямоугольники и небо, позади – то же самое. С востока и с запада – мертвые скалистые стены на неопределяемом расстоянии. Я заметил, что автобус шел, держась ярко-желтой полосы, проведенной краской по бетону. Далеко впереди она чернела и расширялась. Но вблизи почерневшая полоса оказалась тенью, отбрасываемой стеною бетонного рва или широкой траншеи – в общем, дорога пошла вниз прямо посреди космодрома. Постепенно заглубляясь, мы ехали с полминуты, затем нырнули в тоннель.

В салоне было слышно, как воет ветер. Та легкость, с какою шел автобус, наводила на мысль, что сквозняк в тоннеле дует нам в корму. Впереди, светящимся полукруглым пятном, появился выезд из тоннеля.

– Сейчас нами выстрелят, как из духового ружья, – предупредил я Виттнегера.

– Смотри, чтоб не просквозило, – огрызнулся он.

Туннель благополучно остался позади, шоссе шло вдоль склона, но было не выдолблено в нем, а парило в воздухе на некотором отлете. Когда шоссе стало делать поворот, повторяя изгибы склона, я увидел, что покоится оно на вертикальных опорах. На чем покоились опоры? Если исходить из того, что я видел, то ни на чём.

Слева, внизу, сквозь дымку облаков просматривалась темно-зеленая долина. Но если бы я заранее не выяснил, что там должна быть долина, то не знаю, что подумал бы.

С расстояниями творилось что-то неладное. В какое-то мгновение мне показалось, что автобус вот-вот чиркнет по скале, но перефокусировав взгляд, я понял, что между шоссе и стеной оставалось еще метров двадцать. Вероятно, тут нужны специальные ауранские очки, размышлял я. Потом поделился размышлениями с Катей.

– Привыкнете, – коротко ответила она.

Указывая вниз, спросил:

– Почему ветер не разогнал облака?

– Наоборот, разогнал.

– В таком случае, как бы ЭТО выглядело, если бы не было ветра?

– Еще увидите, – пообещала она с загадочной улыбкой.

Через полчаса стала видна цель нашего пути: на отвесном склоне горы засверкали некие сплюснутые дискообразные сооружения, они облепили склон, как грибы-трутовики земное дерево. Словно звено сапиенских летающих тарелок потеряло ориентацию в низких ауранских облаках и со всего размаха воткнулось в скалу.

– Высоко вас моролинги загнали…

– Моролинги? – удивленно переспросила Катя. – Да, с ними лучше не связываться, – добавила она, должно быть вспомнив, что ей по службе положено мистифицировать туристов, иначе стали бы они сюда стекаться со всей галактики.

– Не боитесь, что они нагрянут из-под облаков?

– Боимся – облака плохая защита.

– Почему автобус, а не, скажем, флаер? – сменил я тему.

– Турбулентные потоки воздуха вдоль склонов мешают крупным флаерам приземляться точно и с первого раза. Посадочные площадки у нас небольшие.

Так вот почему сапиенсы налетели на скалу!

Автобус снова нырнул в тоннель, через минуту тоннель расширился до просторного, ярко освещенного зала. Там мы остановились.

Катя объявила, что мы приехали.

В лифт все сразу не влезли. Я дождался очереди и вместе с десятком попутчиков вошел в цилиндрическую комнату, двери закрылись и комната бесшумно поползла вверх.

Пробили потолок, подумал я, когда лифт вдруг залило дневным светом – лифт и шахта оказались прозрачными. Обозревая окрестности, мы возносились вдоль отвесного склона пока не въехали в дно одной из летающих тарелок. Тарелка носила название «Турбаза Ламонтанья». Катя раздала нам ключи с номерками и пожелала счастливого отдыха.

– А есть дадут? – спросил я.

– Ресторан на втором этаже, работает с восьми утра до одиннадцати вечера. Завтрак входит в стоимость номера.

– Обед и ужин?

– Увы, нет.

– Позавтракать бы… – Я похлопал себя по пустому животу.

Она взглянула на мой живот, потом – на часы и сделала грустное лицо.

– К сожалению, завтрак уже закончился.

Как она нас бедных жалеет!

Я поплелся искать свой номер.

Нет, я вовсе не ожидал увидеть номер люкс с бассейном, зимним садом и сауной с массажистками, но всему же есть предел! Есть нижний предел необходимого человеку жизненного пространства. Каюта на корабле была куда просторнее. Два на метр сорок – так я оценил размеры номера. Койка из алюминиевых труб с жестким матрацем, крохотный столик у изголовья, антресоли, телевизор в стене, облицованной дешевым пенопластом, холодный резиновый пол, окно отсутствует – вот подробнейшее описание комнаты, где мне предстояло жить. Если в номере Виттенгера койка такой же ширины, как у меня, то спать ему на боку, а попробует лечь на спину – вмиг загремит на пол.

Узкая пенопластовая дверь вела в ванную. Сразу за дверью – занавеска. Я отдернул, прямо перед собой увидел стену из белого пластика и внизу – некую эмалированную емкость с большим сливным отверстием.

Сверхмаленькая ванна или сверхбольшой унитаз? – раздумывал я. На уровне головы торчал кусок трубы с распылителем, следовательно, передо мной душевая кабина. А где же унитаз?

Унитазом оказалось нечто, что первоначально я принял за бачок-мусоросборник. Отдельная раковина отсутствовала напрочь, зато над эмалированной емкостью за занавеской, кроме трубы с распылителем, был еще и кран.

Я присел на крышку унитаза и задумался над тем, каким строением тела обладали сапиенсы, которым когда-то принадлежала эта летающая тарелка. Взгляд отупело скользил по стене, пока не наткнулся на надпись:

фед скажите вит что он не того ищ

Дописать последнее слово, вероятно, помешал угол стены. Писали от руки, черным фломастером. Буквы – печатные, неаккуратные – словно писал ребенок. Я провел пальцем по надписи, буквы моментально смазались. Следовательно, надпись сделана недавно.

Бенедиктом? Шишкой?

Я переснял надпись, потом тщательно стер. Пожалел, что смазал буквы до того как сделал снимок. По почерку теперь вряд ли удастся установить автора.

Душ меня немного взбодрил. Слава богу, на горячей воде они не экономили. Переодевшись после душа, я рассовал вещи под кровать и на антресоли. Минут двадцать я потратил на уничтожение следов пребывания предыдущих постояльцев: стер с прикроватного столика липкие круги от чашек, извлек из-под кровати несколько бумажек с неинтересным содержанием (робот-уборщик явно халтурил, заметая сор под кровать), недостиранное полотенце со злости выкинул в мусоросборник, замаскированный в стене ванной. Закончив с уборкой, я пошел искать Виттенгера.