Я рассказала Вику о Бескрайнем Небе после первого уик-энда, в который тот мне ни разу не позвонил и не написал. Я находилась в таком отчаянии, что мне просто хотелось поделиться с кем-то, кому я была не безразлична. Я нуждалась в том, чтобы Вик сказал мне, что Бескрайнее Небо пропал не навсегда.

– О, – поддержала Элис. – Вот всегда так, да? Он мне еще позвонит? Просто скажите мне, что он мне еще позвонит, пусть даже только для того, чтобы сообщить, что все кончено!

Она отправила в рот очередную порцию еды. Элис ела, как европейка – маленькими аккуратными кусочками. Кусочек рыбы с кусочком рукколы или редиса. Смешивая вкусы.

– Ты идеально запекла рыбу, – сказала Элис.

Я поблагодарила, и она нетерпеливо кивнула, все еще жуя, напомнив мне мою мать, и взмахом руки попросила меня продолжать.

– Я рассказывала Вику и тяжело дышала, и мне было страшно. Он это видел. Мы обедали. Был понедельник. Мы сидели в баварском баре вдали от нашего офиса, и я пила бельгийское пиво, хотя я ненавижу бельгийское пиво, и Вик смотрел на меня в упор своими маленькими глазками. Я то и дело поглядывала на телефон, проверяя, не написал ли Бескрайнее Небо, чтобы я могла просто отчалить оттуда, бросить навсегда Вика, всю эту больную историю… И вот тут она становится ужасной. Просто омерзительной.

– Да, расскажи мне.

– Вик посоветовал мне написать Бескрайнему Небу. Сказал – дай ему установку. Сказал – напиши ему: «Просто думала о тебе. В пять я смешиваю мартини. Загляни, когда закончишь работу».

– Ну, в общем-то, совет неплохой, – оценила Элис.

– Это было страшно, у Вика было такое выражение лица, словно он добрался до той части себя, в которой жили призраки. А потом сидел вместе со мной, и мы ждали. Я сказала, мол, поверить не могу, что только что это написала. А Вик ответил, ты должна была написать, все нормально, он приедет. А я сказала, Иисусе, это так на меня не похоже. А Вик ухмыльнулся, и – я помню дословно – произнес: «У него встанет, как камень, в ту же секунду, как только он прочтет сообщение, ребенок».

Элис сложилась пополам от отвращения. Я думала, что буду сгорать со стыда, рассказывая это, но, наоборот, испытала облегчение. И поэтому продолжила:

– К тому времени у Вика было очень странное выражение лица, такая очень странная маска. Глаза блестели, он выглядел не опечаленным, а разъяренным, даже…

– Возбужденным.

– Да. И Вик произнес: «Ну, расскажи мне об этом парне». А я такая: «А?» А он просто повторился: «Расскажи мне об этом парне. Откровенно. Прямо». Как будто Вик был просто какой-то там мужчина, а я была просто какая-то там девушка. Он спросил: «Как оно, славно?» А я: «Что? Что славно?» А Вик просто повторял все те же слова: «Расскажи мне об этом парне. Ну, как оно? Славно?» И я наконец спросила: «Что? Секс?» И он сказал: «Ага». Я поинтересовалась: «Неужели тебе не надоело?» А Вик такой: «Не-а». Я помню это, конкретно. Не-а. Я ответила, мол, я поведала тебе обо всем. Что, конечно, было не совсем правдой, но я рассказала Вику так много! Я определенно рассказала ему больше, чем любая женщина когда-либо рассказывала мужчине, который ее любит, о другом мужчине, с которым она трахается. А Вик говорит: «И что, он тот еще жеребец, да?» А я сказала: «Да, только не совсем обычный. Он уверен в себе, но в этом не чувствуется угрозы». Кстати, это та самая черта, которая больше всего привлекала меня в Бескрайнем Небе, но Вику, как и любому мужчине, было наплевать. Он пропустил это мимо ушей. Спросил: «Большой у него?» Вот так вот, прямо! Большой? Я сказала: «Да», – потому что мне хотелось немножко помучить Вика, потому что – как он смел так со мной разговаривать!

– Именно это ты и должна была чувствовать.

– Но это было жестоко. Я была жестока.

– Посмотрим…

– А Вик спросил: «Огромный?» Ну, я и сказала: «Не огромный, но большой». А он: «Славно. Мощно кончает?» И я оглядела столики вокруг нас. Я всегда смотрела на столики вокруг нас – везде, где мы бывали. Я всегда чувствовала себя развращенной и чудовищной. Я спросила: «Да кто ты такой вообще? Ты что, порнописатель?» Я не понимала, откуда это все взялось. И Вик видел, что я сердита и растеряна, поэтому сказал: «Ой, да ладно тебе, ребенок».

– Он пытался кончить.

– Но я такой никогда не была. Я в своей жизни понаделала много чего сомнительного, но в этих моментах была щепетильна. Понимаешь?

– Это я в тебе заметила. Во многих отношениях ты – маленькая девочка.

– Я сказала Вику, что лучше всего были поцелуи и то, как Бескрайнее Небо обнимал меня, когда мы целовались, и как мы двигались, касаясь друг друга. И Вик положил на стол пятьдесят долларов и сказал: «Потрясающе! Хорошего тебе вечера, ребенок. Дай мне знать, что он ответит. Мне нужно вернуться в офис. Я знаю, ты теперь не любишь возвращаться вместе со мной, моральный облик и все такое. Так что на этом я тебя оставлю». А я проговорила: «Уверена, он не ответит, и я буду чувствовать себя полной задницей». Вик сказал: «Он придет, поверь мне. А если не придет, то не потому, что не захочет». Я поблагодарила его за то, что он такой хороший друг, пусть это и очень странно. А Вик: «Ладно, я тебе потом звякну. Он придет. Жаль, что это не мне ты писала такое сообщение. И серьезно… Послушай, я тебя люблю. Правда, люблю. Иногда я думаю, что до тебя это не доходит».

– А потом, – добавила Элис, – Вик пошел дрочить в офисном туалете.

– Но ты не понимаешь, – возразила я, – там было не только это. Там была любовь. Он любил меня.

– Это не любовь. Это абьюз.

– Вик доработал за меня проект. У меня был большой проект, а я не могла думать, не могла сосредоточиться на нем из-за Бескрайнего Неба, который, как ты знаешь, действительно приехал вечером. А после того как он ушел, я снова была никакая. И Вик на той неделе доделал мой проект за меня. Он заботился, слушал обо всех других парнях, обо всех других мужчинах. Я не все тебе рассказала.

– Значит, ты говорила Вику о других мужчинах, с которыми была.

– Да, например о швейцаре в Сан-Франциско, которому я сунула записку с