– Была ли слизь или кровь? – спросила она и сразу прикусила губу: почему не дослушала до конца? Такие вот ошибки непростительны!

– Хороший вопрос, – ответил Ли Мубай; если ему и не понравилось, что его перебивают, то вида он не подал, на лице нарисовалась улыбка, как у статуи Будды. – Они наблюдались позже. А вначале…

В этот момент снова появился китайский мальчик – слуга.

– Простите, что потревожил вас, – низко поклонился он Ли-Мубаю и другим лекарям. – В саду ждет человек. Он просит нижайшего разрешения поговорить с мудрым Ли Мубаем.

Маленький монах, снова опустив голову, сдержанно ответил:

– Передай ему, что я подойду, как только освобожусь. Пусть он немного потерпит.

– Простите, господин, но он говорит, что это дело величайшей важности и он не может ждать. – Мальчик переминался с ноги на ногу. – Он просит тысячу раз извинить его и просит также о возможности немедленно поговорить с вами.

Ли Мубай наморщил лоб:

– Что же, придется выйти к нему.

Бросив на Беатриче взгляд как бы в знак того, что тоже просит его извинить, он поспешил к выходу.

Беатриче с тоской смотрела ему вслед – у нее возникло чувство, что с его уходом исчезнут последние следы доброжелательства. Однако она и не представляла, какой пыткой окажутся для нее ближайшие три часа.

Беатриче надеялась, что кто-нибудь из врачей продолжит рассказ, начатый Ли Мубаем. Проходили минуты, но в зале стояла долгая мучительная тишина: никто не проронил ни слова. На Беатриче по-прежнему устремлены неподвижные взгляды, и от них, ей казалось, исходит какая-то леденящая сила, сковывающая рассудок. Может быть, у китайских врачей не принято опрашивать больных? Чтобы разрядить тягостную атмосферу, она опустилась на колени перед стариком и взяла его руку: холодную, влажную и безжизненную.

– Добрый день, меня зовут Беатриче. Где у вас болит? – с трудом выдавила она несколько известных ей монгольских слов.

Может быть, старик китаец и не понимает по-монгольски? Или болезнь зашла так далеко, что он ничего не соображает, находясь уже в коме? Пульс на тонком запястье почти не прослушивается… Беатриче откинула простыню: кожа и кости, только живот взбух, как воздушный шар. Она еле-еле дотронулась до него, но старик взвыл от боли. Живот твердый, как доска.

Возможно, это напряжение – защитная реакция организма. Она перебирала варианты диагнозов при таких симптомах. В хирургии брюшной полости почти все болезни, начиная с аппендицита и кончая раком, в конечной стадии имеют сходные признаки. В своей гамбургской клинике она прежде всего сделала бы развернутый анализ крови, УЗИ брюшной полости и рентгеноскопию – тогда спустя короткое время поставила бы точный диагноз и провела операцию. Правда, она сомневалась, что даже в условиях современной хирургической клиники с интенсивной терапией спасла бы больного в таком состоянии. Самое лучшее – дать старику спокойно умереть, в крайнем случае снять боли, например, с помощью опия.

Китайцы ждали, что она скажет. Не ударить бы лицом в грязь, поставить хотя бы предварительный диагноз… Она ощупывала пальцами живот, пытаясь определить, воздух там или жидкость.

Больной вскрикнул и скорчился от боли. Оттолкнул вдруг ее руку, изо всех сил пытаясь подняться, и что-то выкрикнул ей в лицо. Беатриче в ужасе отшатнулась. Китайские коллеги как один наморщили лбы.

– Ну? – В глазах Ло Ханчена Беатриче прочла скрытое злорадство. – Что скажешь?

На языке вертелся ответ, но она взяла себя в руки, чтобы не осложнять ситуацию.

– Здесь может быть несколько причин. Чтобы правильнее понять, – надо больше узнать о больном. – И снова взглянула на старика: лежит теперь на боку и тихо стонет. – Он скоро умрет.

– Неужели? – воскликнул Ло Ханчен, насмешливо поведя бровью. – Это мы и без тебя знаем. Но мы учим своих врачей не причинять больному дополнительных страданий.

Он шепнул что-то на ухо одному из врачей, покачал головой и сделал знак молодому сотоварищу. Тот сразу подскочил к постели старика, поставил ему иголки, и уже через несколько минут больной затих.

Беатриче хотелось избить себя, ну почему она не положилась на интуицию, как обычно? Вместо того чтобы думать о пациенте, вознамерилась блеснуть перед китайцами своей продвинутостью, своими знаниями современной медицины. И в результате попала в заранее приготовленную для нее ловушку. Лицо ее залилось краской – первый экзамен она провалила.

– Идем дальше.

Пока шли от койки к койке, Беатриче все больше нервничала. Под пристальными взглядами китайских врачей ей надо не только правильно ставить диагноз, но и соответственно вести себя с больными. Но как ей с ними общаться, если они ее не понимают, глядят на нее глазами животных, которых ведут на бойню? У постели каждого больного приходится действовать как в потемках. Она ощупывает животы, проверяет рефлексы, трогает пульс… Но какой толк от этих ощупываний, если отсутствует главный инструмент врача – язык! И ни один из этих целителей не пришел ей на помощь, не рассказал историю болезни и не назвал симптомов. Как же могла она определить, чем больны эти несчастные, заслуживающие сострадания?

Взгляды, которыми обменивались между собой китайцы, становились все враждебнее. О чем они говорят, Беатриче не понимает, но чувствует, что насмехаются над ее «медициной». И поделом ей – это мучительное испытание, и ей надо выдержать его до конца.

Пройдя наконец сквозь строй шпицрутенов, она, обливаясь потом и стуча зубами как от холода, ощущала себя студенткой первого семестра.

– Теперь можешь идти, – смилостивился Ло Ханчен, на этот раз даже не сочтя нужным ей поклониться. – Мы посоветуемся и подумаем, чему ты можешь нас научить.

Выйдя из помещения, Беатриче оперлась о стену. Ло Ханчен выставил ее за дверь, как девчонку-служанку. Но у нее нет сил даже возмутиться таким обращением – так устала, что еле держится на ногах, и сейчас чувствовала резкую боль в ногах и пояснице. На глаза навернулись слезы – от стыда, злости и отчаяния. С институтских времен она не испытывала такого позора. Сейчас же ее мутит и страшно разболелась голова.

– Боже мой, какой ужас! – произнесла она, потирая виски, – прикосновение собственных холодных, онемевших пальцев заставило ее вздрогнуть. – Кажется, все, что было можно, я сделала не так.

– Ерунда! – решительно возразил Джинким. – Дело тут не в тебе. Они не дали тебе ни единого шанса. Целители эти хотели только одного – чтобы ты растерялась, наделала ошибок. Будь они моими соплеменниками – сгорел бы от стыда. Возможно, даже приказал бы сбросить их с городской стены вниз головой.

Беатриче вымученно улыбнулась. Джинким люто ненавидит китайцев – снизошел даже до того, что встал на защиту подозрительной чужестранки. Но она полностью осознавала происшедшее. Сбылись все ожидания китайских врачей: она показала себя тем, кем хотели видеть ее Ло Ханчен и его воспитанники, – неловкой, незнающей, непрофессиональной.