В огромной, пожалуй, слишком вульгарно обставленной гостиной меня ожидает подарочек. Три пары испуганных глаз устремляются на меня, стоит мне показаться на пороге. Гром и Матвей молча следуют за мной, и, если первый способен сохранять невозмутимый вид, то второй так и искрит праведным гневом.

— Ты за это заплатишь, — выплевывает Азарин старший.

Нет, Гурам Рустамович, платить здесь придется не мне. Я вижу страх в глазах подонков, ужас, граничащий с безумием, на их фоне его угрозы кажутся нелепыми, глупыми. Последняя попытка утопающего ухватится за жизнь.

— Этого в багажник, — отдаю приказ, кивая на побледневшего от ужаса Рустама. Я ведь обещал, что ты ответишь, ублюдок. Рано или поздно за все приходится отвечать. Слышу, как рядом раздается гулкий скрип зубов Авдеева, не будь здесь меня, он разорвал бы эту мразь на части голыми руками, и я дам ему такую возможность, но позже. 

— Ты хоть понимаешь, что тебя ждет, Демин, мою смерть тебе не простят, — в голосе Гурама слышится отчаяние. Он и сам не верит в сказанное, но отчаянно цепляется за угрозы, которые никому не интересны. Он сдохнет, сдохнет через несколько часов. И нет, о быстрой смерти и речи быть не может, но ему пока об этом знать не стоит.

— Помолчи, — произношу и бросаю на стол бумаги, — подписывай.

Церемониться с ним у меня нет ни времени, ни желания. Посмотрев на меня, он с недоверием во взгляде берет в руки документы. Всматривается в них какую-то долю секунды и с яростью, присущей загнанному в клетку зверю, швыряет бумаги к моим ногам. Глупо.

—Я не стану это подписывать, — бросает с презрением, все еще силясь строить из себя хозяина положения.

— Подпишешь, — усмехаюсь, — ты в любом случае труп, а вот сыну твоему я дам возможность спасти свою задницу, — я не лгу, возможность я ему дам, но вряд ли, ему удастся в полной мере воспользоваться своей удачей.

— Тебя закопают, Демин, ты переходишь черту, — подает голос Молохов.

— Разве? — ухмыляюсь. Меня не тронут, не в этот раз. А, если и предпримет кто попытку, то отправится следом за этими двумя. — Подписывай, — повторяю Азарину, возвращая бумаги на место.

—Рустам, — произносит неуверенно, и куда только делать вся прежняя спесь. Поздно волноваться за подонка сыночка, волноваться нужно было тогда, когда растил законченного садиста.

— Подписывай и я дам ему шанс уйти.

«Недалеко» — добавляю про себя.

Что ж, нужно отдать ему должное, отцовское начало в нем все-таки есть. Чего не сделаешь, ради собственного сына. Молча наблюдаю за тем, как Азарин подписывает бумаги, теперь все его капиталы принадлежат Ларе. И пусть тот ужас, что ей пришлось пережить, она не забудет, но компенсация в виде многомиллионной империи будет приятным бонусом.

— В машину их, — приказываю после того, как Азарин ставит размашистую подпись на последней странице. Теперь их ждет долгая и мучительная предсмертная агония.

— Я надеюсь, наш договор в силе, — напоминает от себе Матвей, когда Азарина и Молохова выводят из помещения.

— В силе, — киваю и выхожу следом за людьми Графа.

Еще несколько часов и со всем этим дерьмом будет покончено. Я наконец смогу вернуться к малышке. Я не видел ее почти три недели, лишь изредка общаясь с ней по телефону. Мне нужно было сосредоточиться на деле, а стоило лишь только услышать ее голос, хотелось сорваться с места, бросить все, оставив Грома за главного, и рвануть к ней и малышу, которого она носит под сердцем. Мой ребенок, она носит моего ребенка, эта мысль приятным теплом растекалась по телу.

— Я так понимаю, все прошло гладко? — усмехается Демьян, когда я выхожу за пределы особняка.

— Спасибо за помощь.

— Не за что, как я и сказал: ты оказал мне услугу. Мне пора, — произносит он, усаживаясь на заднее сидение одного из своих многочисленных автомобилей, — жду приглашения на свадьбу, — бросает в окно, когда машина трогается с места.

Молча наблюдаю за тем, как кортеж Графа исчезает за горизонтом и лишь спустя несколько секунд оборачиваюсь к ожидающим меня парням. Пора возвращаться домой.

Дорога занимает несколько часов, когда мы въезжаем на территорию города, уже начинает светать. Несколько поворотов и автомобили съезжают на лесополосу. Кончать этих троих в Москве не было смысла, а здесь и воздух родной и готово все.

— Ты обещал, — шипит Азарин, когда спустя несколько часов поездки, трех ублюдков достают из багажников. Ухмыляюсь, когда, проследив за моим взглядом он замечает уже приготовленную яму и два деревянных ящика. Именно два, потому что третий еще не скоро отправится на тот свет, но каждый день он будет желать этого все сильнее.

— Обещал, — киваю Грому. Проходит меньше секунды прежде, чем Рустам с воплями падает на землю. Правую штанину тут же заливает алая жидкость. Парень корчится от боли, катаясь по земле, но это лишь начало. — Вставай, — приказываю, но он, кажется, не слышит, продолжает вопить, обхватив руками раненную ногу. — Вставай, или получишь второю пулю…

— Ты обещал его отпустить, — Гурам бросается на меня и тот час же оказывается на земле.

— Я обещал дать ему возможность спасти свой зад, — напоминаю. — Вставай, — снова перевожу взгляд на ублюдка. — У тебя будет фора в десять минут, успеешь сбежать, останешься жив, — шанс я ему, конечно, дам, только воспользоваться он им не успеет. Зато почувствует, каково это, быть жертвой. Удивительно, что делает с людьми желание жить, ушлепок все-таки поднимается и забыв о родном отце, с каждой секундой все дальше удаляется от нашего «лагеря».

— Он твой, — обращаюсь к Матвею. — Подыхать он должен медленно и мучительно.

В ответ тот лишь усмехается. Я знаю этот взгляд, бешенный, полный ненависти, лишь однажды мне довелось его увидеть, в тот день, когда в очередной раз нарвавшись на драку с его братом-близнецом, мы умудрились разбить ко всем чертям ноут, принадлежащий Матвею. Мы пацанами тогда были, но зверь, проснувшийся во всегда спокойном хакере, до конца жизни отпечатался в моей памяти. По морде мы с Киром тогда отхватили знатно.

— Сукин сын, ты же сказал….

— Я обещал дать ему возможность, я ее дал, — перебиваю его и перевожу взгляд на побагровевшего Молохина. Еще чуть-чуть и помрет здесь от сердечного приступа. — Теперь ты, — обращаюсь к нему, — скажешь, где спрятал сыновей, сдохнешь сразу, нет, будешь подыхать медленно и мучительно.

— Да пошел ты, — выплевывает сипло и косится на приготовленные для него и его дружка могилы. Впрочем, другого ответа я не ожидал. Пора заканчивать этот балаган. Киваю парням, они знают, что делать. Скалюсь, наблюдая за побелевшими лицами Молохина и Азарина. Не сомневаюсь, они наслышаны о том, что я делаю с теми, кто перешел мне дорогу. Быть заживо похороненным, разве можно представить себе более жуткую кончину?

Когда все чувства обострены до предела, когда вокруг темнота и единственное, что доносится до слуха — это стук собственного сердца, которое вот-вот остановится. Именно этот ужас им предстоит пережить, медленно умирая в темной, холодной могиле, оставшись наедине с собой. В такие моменты, должно быть, перед глазами пролетает вся жизнь. Может быть хоть перед смертью, они сделают выводы.