прошел в тишине. Изучив лицо Нобутады в поисках признаков обмана, Кэнсин отпустил самурая. Заставил свою ярость угаснуть, превратиться в тлеющие угли.

– Зачем он тогда согласился на брак Марико, если он только хотел убить ее?

– Я полагаю, что он хотел укрепить таким образом связь с вашим отцом, но затем передумал. Возможно, появилось иное, более выгодное предложение о помолвке. – Нобутада сокрушительно вздохнул. – Невозможно угадать. Но я точно знаю, что он не хотел, чтобы его сын женился на госпоже Марико.

Кэнсин кивнул, ведь это подтверждало его давние подозрения. Он скрестил руки на груди, пытаясь выпрямиться, в его ногах все еще была слабость.

– Что нам делать?

– Ключ… в новом императоре, – нерешительность омрачила слова самурая.

– Я не понимаю, что вы…

Нобутада перебил Кэнсина настойчивым тоном:

– Ему нельзя позволить жить, мой господин. Не после того, что его отец сделал с кланом Хаттори. Не после того, что он планирует делать сейчас. Он пренебрегает своим народом. С востока приходят вести о страданиях. Народ Ва умирает от чумы, а сын Минамото Масару не сделал ничего, чтобы остановить ее.

Мир вокруг Кэнсина вновь начал вращаться.

– Вы предлагаете нам совершить измену. Нарушить каждую клятву, которую я когда-либо давал.

– Мой господин, император и его сын захватили меня в плен. Они помешали мне спасти госпожу Марико в тот день в лесу Дзюкай. Вероятно, это они же выкрали дочь Мурамасы Сэнго, чтобы она существовала в этом полумире, прожила ненастоящую жизнь во сне, похороненная в центре зачарованного дерева.

Взгляд Кэнсина вернулся к спящей Амае. Возможно ли, что император захватил ее ради контроля над ним? Чтобы еще сильнее оскорбить его семью? Кэнсин не мог представить себе попытку убить нового императора. Как бы сильно он ни желал смерти Року, Кэнсин был самураем, служащим своему государю.

– Я не могу отказаться от присяги императору.

– Я понимаю ваши колебания, мой господин, – сказал Нобутада. – Но если он и его отец совершили все эти злодеяния, возможно, пришло время их семье заплатить за это высочайшую цену.

Глаза Кэнсина сузились.

– Если вас держали здесь после нападения на конвой Марико, откуда вы знаете, что не сделал Минамото Року?

– Время от времени сюда заглядывает лиса. – Нобутада наклонил голову к безмятежно сидевшему рядом с ним существу, словно это было его домашнее животное. – Как создание магии, она может войти в этот бесцветный полумир. Мир, который император использовал, чтобы скрыть худшие из своих злодеяний. Лиса сжалилась надо мной и приносит мне еду. Часто она также приносит мне информацию, которую я искал. Обрывки писем и тому подобное.

Хотя головная боль продолжала усиливаться, Кэнсин перевел взгляд на лису. Что-то в ее лукавой улыбке беспокоило его – как будто та в высшей степени наслаждалась нынешним поворотом событий. Но та же лиса помогла Кэнсину в тот злосчастный день на поляне, когда он потерял свои воспоминания. Лиса увела его в безопасное место прежде, чем кто-либо успел увидеть ужасные злодеяния, которые он совершил.

– Я поклялся служить Минамото Року. Неважно, что сделал его отец. Я должен оставаться непоколебимым в своей верности, – сказал Кэнсин. Это все, что диктовало ему бусидо.

– А если бы я сказал вам, что Минамото Року несет ответственность за смерть его отца, что мы служим семье лжецов и убийц, то на что бы смогла опереться ваша верность?

Кэнсин ничего не сказал, но глаза выдавали его сердце. Он отвернулся, терзаемый потоком мыслей и чувств.

– Мой господин, не отворачивайтесь от правды, если чувствуете, что это она, – сказал Нобутада.

– Откуда мне знать, что не вы были тем, кто убил императора? – спросил Кэнсин. – Вы исчезли в тот день, когда моя сестра нуждалась в вас больше всего. Откуда мне знать, кому вы верны, Нобутада-сама?

Старый самурай выпрямился во весь рост.

– Мой господин, если вы не доверяете мне после стольких лет службы вашей семье, значит, я действительно уже мертв.

* * *

Разочарованная тоном их разговора, Канако решила отступить. Она пыталась заставить Кэнсина подчиниться ее приказам, мягко направляя его мысли, но его разум оказался сильнее, чем раньше. Гораздо менее податливым. Его новообретенная решимость сильно раздражала ее. Вид возлюбленной, пойманной в ловушку, должен был сильнее открыть его разум для вторжения. Как минимум. Он должен быть готов сделать все возможное, чтобы освободить Мурамасу Амаю, не задавая при этом вопросов. Вероятно, слова Нобутады не смогли поколебать Кэнсина, как она надеялась. Возможно, они только сделали его более стойким.

Для Канако настало время действовать напрямую.

Она позволила своему разуму раствориться в ничто, а затем без предупреждения ворвалась в мысли Кэнсина. Ища лучший способ захватить контроль, она помедлила, вникая в какофонию звуков в его голове.

Так много поводов для сомнений. Так много причин для душевной боли.

Канако вцепилась в то, что причиняло ему наибольшую боль. Настало время использовать память о девушке, которую он любил. Память об Амае, запертой в зачарованном дубе.

– Демоны леса любят платить по счетам, господин Кэнсин, – прошептала она, проникая в его мысли, ее голос превратился в приглушенное рычание. – Принеси духу серебряного дуба голову нового императора, и он освободит девушку, которую ты любишь.

Разум Кэнсина содрогнулся. Он оттолкнул ее с гораздо большей силой, чем когда-либо. Разочаровывающе странно. Канако рванула вперед, укореняясь в его слабостях, превращая искру противоречия в пламя. Она заставила восходящий столб чада затуманить его разум, словно дым на солнце.

Со стоном Кэнсин сдался, его глаза побелели, а рот открылся в беззвучном крике.

Придя в себя, Кэнсин больше не выглядел пьяным. Он стал сосредоточенным и настороженным. Не говоря ни слова, он развернулся на каблуках и покинул бесцветный мару, а из его глаз текла кровь.

* * *

Как только Дракон Кая покинул этот мир между мирами, Канако позволила своей магии замерцать над ее лисьей формой. Она текла сквозь нее, подобно подземным толчкам землетрясения. В следующее мгновение она поднялась на ноги в грациозном движении, позволив своим длинным волосам шелковым плащом упасть на ее плечи.

Она взглянула на Нобутаду. Уже несколько дней она знала, что утомленный самурай теряет уверенность. Ложь, которую он был вынужден сказать сыну своего даймё, тяжким грузом легла на его спину. Печаль в его глазах была слишком очевидной. Канако подошла ближе к иссохшему самураю. Его плечи поникли, когда она приблизилась.

– Тебя беспокоит то, что нужно сделать, – сказала она успокаивающим голосом.

– Я не знаю, почему я до сих пор здесь даже после смерти прошлого императора. Какой цели я должен служить сейчас, моя госпожа?