– Да, – говорю я; моя тревога ослабевает. – Ты все поймешь, как только увидишь его. Я уверена.

Какая-то часть меня беспокоится, что Смерть не увидит того, что вижу я сейчас, так как отец лежит больной в постели, но, возможно, Смерть знает и понимает даже больше, чем якобы говорит. Интересно, как он собирается заглянуть в ту жизнь, которую я оставила позади, и смогу ли я тоже увидеть ее хоть одним глазком.

Каким-то же образом эти бессмертные следят за нашей человеческой жизнью, верно?

Когда он проходит мимо меня, я даю волю своему воображению. Может, есть какой-то покрытый туманом омут или волшебное зеркало, в котором он может увидеть все, что захочет, в других царствах. Если мне повезет, то он, возможно, даже позволит мне тоже им воспользоваться. Тогда я могла бы увидеть отца и даже Киприана, убедиться, что с ними все в порядке.

Только когда Смерть лезет в свой гардероб и достает новую мантию, я понимаю, что никакого волшебного омута не существует. Он намерен отправиться в мою деревню, в мой дом, и увидеть мою семью собственными глазами.

Часть моего радостного волнения угасает. Я надеялась сама увидеть отца и убедиться, что он еще жив и что дома все хорошо, насколько там может быть хорошо без меня.

Часть меня все еще беспокоится, что я слишком поздно предложила свою душу. Что к тому времени, когда наступит новолуние и Смерть осознает ошибку, мой отец будет уже давно на том свете.

И что тогда со мной произойдет?

В голове начинают прокручиваться тысячи возможных вариантов, и я пытаюсь переключиться на что-то другое, пока следую за Смертью по дворцовым залам. Я прикусываю губу: все же слишком много вопросов возникает у меня в голове, пока мы идем.

Интересно, как он покидает это место и что видит, когда выходит отсюда?

Неужели для него там тоже сплошная темнота и клубящийся туман? Неужели он всегда оказывается в этом странном лесу? А что он увидит, когда посетит мой дом? Поделится ли он со мной новостями, или все, что он увидит, оставит при себе?

Честно говоря, что касается последней мысли, я очень не хочу, чтобы он так сделал. Сомневаюсь, что Мерельда хорошо заботится о доме, не говоря уже о саде или животных, и я могу лишь надеяться, что она ухаживала за отцом подобающим образом.

А уж о том, что произошло с Киприаном, и думать страшно.

Достигнув главного входа, я замедляю шаг, когда Смерть подходит к большим парадным дверям. Я наблюдаю за ним, ожидая, что он уйдет, даже не попрощавшись, но он поворачивается и смотрит на меня.

Его пристальный взгляд пронзает меня насквозь; маленький огонечек надежды загорается в моей груди, когда Смерть подходит чуть ближе.

– Скажи мне, крошечное создание, где именно находится твой дом?

– Ты не знаешь?

– Нет, я не всезнающее существо, как думают многие смертные, – отвечает он. – Каждый раз, когда я вхожу в ваш мир, я лишь прислушиваюсь к зову умирающих. Если я точно не знаю, куда и зачем хочу отправиться, то единственная причина выйти в ваш мир – это поиск душ обреченных, умирающих и проклятых.

Я удивлена, но звучит это, конечно, грустно и одиноко. Он может отправиться в любую точку мира, но какой в этом толк, когда на другой стороне тебя ждут только мертвые и проклятые?

Думаю, на его месте я бы пыталась наполнить свой дом красками и теплом, особенно если бы дни мои по большей части были полны смерти и траура.

– Мой дом расположен всего в нескольких километрах к северо-западу от маленького городка Карават, – отвечаю я. – Он стоит на вершине небольшого холма, окруженного с одной стороны лесом, а с другой – яблоневым садом.

Я хмурюсь, вспоминая, что еще могло бы помочь ему найти нужный дом.

– Как зовут твоего отца? – спрашивает Смерть, словно читая мои мысли.

– Леорик Годвин.

– Хмм. – Он на мгновение замолкает, как будто обдумывая мои слова, а потом кивает. – Спасибо, этого достаточно.

– Значит, ты уже знаешь, как туда добраться?

– Да.

Я прикусываю губу, когда он уже поворачивается, чтобы уйти, а затем выпаливаю:

– Если вдруг ты найдешь по пути маленькую книжку, не мог бы ты захватить ее, чтобы потом вернуть мне? Похоже, я потеряла ее в лесу в ту ночь, когда мы встретились.

Он останавливается на полпути к дверям, все еще спиной ко мне, и обдумывает мою просьбу.

– Конечно.

– Жаль, что я не могу пойти с тобой, – быстро добавляю я.

Он замолкает, положив руку на дверную ручку, а затем отвечает:

– Мне тоже жаль, крошечное создание.

В следующую секунду он распахивает дверь, выходит в клубящийся туман, а затем с тяжелым грохотом захлопывает ее. Я долго смотрю ему вслед, отчасти надеясь, что он вернется и все же возьмет меня с собой.

Но я прекрасно понимаю, что этого не произойдет.

Я моментально ощущаю одиночество, когда подхожу и прижимаю руку к дверям. Надеюсь, он поскорее вернется. Я знаю, что он уже бесчисленное количество раз пересекал границы царств, и уж тем более осознаю тот простой факт, что он не смертный, но все равно ловлю себя на мысли о том, что беспокоюсь о нем и жду его благополучного возвращения.

Вздохнув, я отступаю от двери. Развернувшись, я устремляюсь по пустым залам обратно в свою мастерскую. Одиноко раздающийся стук моих ботинок еще больше портит и без того нерадостное настроение.

Войдя в мастерскую, я откладываю портрет Смерти в сторону и заменяю его чистым холстом. Я долго смотрю на пустое пространство листа, но понимаю, что сегодня у меня нет того безумного желания творить.

Я по-прежнему не могу освободить свой разум от потока снующих мыслей. Усаживаясь на свой табурет, я закутываюсь в теплые объятия мантии, а по моим щекам текут слезы.

Знаю, я обещала себе, что не буду впадать в отчаяние, но мне нужно время, чтобы погоревать. Время, чтобы осознать тот факт, что я никогда больше не увижу отца.

В каком-то смысле это даже облегчение – позволить себе рассыпаться на миллион кусочков. Печаль быстро накатывает на меня, но я не позволяю ей полностью меня захлестнуть. Вместо этого я просто даю себе разрешение почувствовать ее и затем отпустить свою тоску. Безумно трудно хранить на душе такое тяжелое бремя.

Мне нужно отпустить ее, или, боюсь, к концу моего пребывания здесь от меня останется лишь оболочка. Внутри будет сплошная пустота.

Что сделано,