— Входи, — говорит она, не глядя в мою сторону.

Я открываю дверь шире. Где же Виолетта?

— Входи, входи.

Я распахиваю дверь. В комнате, кроме старухи, никого нет. Из мебели здесь только диван, покрытый не шелковыми или бархатными, а хлопчатобумажными подушками, расшитыми цветами. Ковер довольно потертый, однако паркет под ним сверкает. Окна открыты, и свежий ветерок доносит в комнату уже слышанные мною звуки. В одно из окон виден фасад соседнего здания с окнами, завешенными кружевными шторами, в другое — липа с листьями, поблескивающими в солнечном свете. В комнате прохладно.

Женщина смотрит на меня и улыбается. У нее не хватает нескольких зубов.

— Добро пожаловать.

Я сажусь на ковер. Она продолжает опустошать баклажаны.

— Не могли бы сказать мне, где я нахожусь? Как я попала сюда? Со мной была девушка. Где она? Пожалуйста, объясните.

Старуха откладывает в сторону нож, вытирает руки тряпкой и встает. Поправляет широкий фартук, прикрепленный к платью. Так одеваются евреи.

— Иди, сядь сюда, — говорит она, показывая на диван.

По-турецки она говорит с легким акцентом. Я сажусь на цветастые подушки, поджимаю ноги под себя и жду. Странно, но, находясь в таком необычном положении, я чувствую себя совершенно спокойно. Что же произошло? Неужели меня похитили?

Женщина уходит и возвращается с двумя чашками чая на сияющем серебряном подносе с богато украшенными ручками. Единственный предмет роскоши, который мне удалось здесь увидеть. Наверное, он из ее приданого.

Несколько минут мы сидим в полной тишине. У нее серьезное лицо, голубые глаза смотрят на меня доброжелательно.

— Я не могу назвать свое имя и не знаю твоего, — начинает она. — Так будет лучше для нас обеих.

— Я нахожусь в опасности?

— Насколько мне известно, тебе грозит большая опасность. Поэтому тебя и привезли сюда.

Я удивлена.

— Что мне грозит? И кто привез меня сюда?

— Пока тебе лучше не знать об этом. Мой сын разбирается в таких делах. Я не вникаю. — Женщина созерцает свою чашку. — Не хочу рисковать. — Она смотрит мне в глаза. — У меня единственный сын.

— Я благодарна вашему сыну за помощь. Как его зовут?

Она рассматривает меня. Потом отводит взгляд.

Внезапно меня охватывает тревога.

— А что с Виолеттой, той девушкой, которая была со мной у причала?

Старуха хмурится:

— Твоя служанка убежала. Поэтому мы все в опасности. Она может поднять тревогу, и тебя станут искать в Бешикташе.

Женщина вопросительно смотрит на меня. Я киваю. Она говорит:

— Однако у них нет оснований расширять поиск до района Галата.

Я уверена, что дядюшка Исмаил начал поиски, как только понял, что мы пропали. Прочитав мою записку, он, надо думать, сразу же отправился в дом папы, куда мы так и не добрались. Далее он мог послать Джемаля в деревню Шамейри узнать, не видел ли нас кто-нибудь из местных жителей. Рыбаки могли сообщить ему, что две девушки нанимали лодку и высадились у пирса Бешикташа. Однако там наши следы теряются. Злится ли на меня дядя за то, что я убежала из дома? Полагаю, он обратится за советом к своему старому другу, седобородому кади из Галаты. Но чем тот поможет ему? Ситуация лишь начала развиваться и напоминает сваренное, но еще не очищенное яйцо. Рано делать какие-то выводы. Кади раньше был судьей, он пошлет по нашему следу полицейских.

Полицейские, разумеется, начнут с рыбаков. Простолюдины попадают под подозрение в первую очередь: у них нет денег, и они завидуют богачам. Однако рыбаки никогда не станут нападать на девушек из хорошо известного и влиятельного дома. Полицейские могут не согласиться с таким доводом и предположить, что кто-то заплатил рыбакам за похищение. Они узнают от папы или от кого-то еще, что Амин-эфенди жаждет мести.

Возможно также, что дядюшка Исмаил не сказал никому о побеге, опасаясь полностью погубить мою и так уже основательно подпорченную репутацию.

Я не чувствовала, как мама дергает за красную нить, опоясывающую мою талию. Думает ли она, что я нахожусь в полной безопасности?

Виолетта, должно быть, не спит. Ее черные глаза горят в темноте как светлячки. Я помню эти глаза с детства, когда она приходила ко мне и помогала заснуть.

Еврейка сидит на подушке у дальней стены и плетет кружево, ловко орудуя пальцами. Рядом с ней на ковре присел на корточки широкоплечий юноша с шапкой вьющихся светлых волос, тот самый кучер, как я полагаю, сын старухи. Она что-то возбужденно шепчет ему, он отвечает медленными и хорошо обдуманными фразами. Они говорят скорее всего на ладино, архаичном наречии стамбульских евреев испанского происхождения, бежавших под покровительство османского султана после того, как королева Изабелла изгнала их из Испании. Мать и сын не смотрят в сторону дивана, на котором я сижу. Между мной и Хамзой стоит стакан с нетронутым чаем.

— Я нахожусь здесь уже несколько дней, сама не знаю почему. У меня нет никакой возможности сообщить дядюшке Исмаилу, что я в безопасности. Только Аллаху известно, о чем он думает.

Хамза одет, как простой рабочий, в коричневые штаны и белую рубашку. Талия повязана полосатым кушаком. Хлопчатобумажный тюрбан потемнел от частых стирок. Он отрастил бороду.

— Прости меня, Янан. Только так я мог оградить тебя от беды.

— От какой беды?

— Я пытался связаться с тобой в Шамейри, однако Виолетта окружила тебя непроницаемым кордоном. Ты получала мои письма?

— Письма? Нет. Я не получала от тебя никаких вестей. В последний раз мы виделись в доме отца. — Горькие нотки зазвучали в моем голосе. — С тех пор прошло уже около года. Я думала, ты опять уехал за границу.

Вдруг я вспомнила о посланиях Мэри, которые тоже не доходили до меня. Неужели Виолетта перехватывала и письма моего кузена?

Хамза разочарованно покачал головой:

— До последнего времени я находился в Париже. Я писал тебе оттуда. — Поняв, что я ничего не знаю о письмах, он продолжал: — Так вот почему ты не отвечала мне. В общем, отчаявшись наладить связь, я нанял человека в деревне, который должен был следить за тобой. Он разузнал, что ты направляешься к причалу Бешикташа, и прислал мне сообщение.

— Так ты следил за мной? Но с какой целью?

— Я волновался за тебя. Ты в опасности.

— Ты постоянно твердишь о какой-то опасности, но я не понимаю, в чем дело. Почему ты просто не приехал ко мне в Шамейри и не предупредил обо всем?

— Не уверен, что Исмаил-ходжа одобрил бы мои действия. Он не любит меня.

— Неправда! — воскликнула я.

— Так или иначе, я дважды приезжал в отсутствие твоего дяди, однако Виолетта не впустила меня в дом.