Отец стал еще раздражительнее и агрессивнее, после того как Фарида с помощью слуг начала постепенно сокращать количество опиума в его трубке. Он слоняется по дому, задевая на ходу всякие предметы, которые падают на пол и разбиваются; причем шум и грохот доводят его до бешенства. Потом внезапно падает в кресло или на кровать и принимает позу младенца. Фарида и ее дочери в ужасе, ее мужа нервирует беспорядок в доме. Камиль не знает, во что это все выльется. В книгах он не вычитал ничего о средствах помощи отцу. Судья боится, что убивает его, пытаясь спасти. Он стесняется обратиться за советом к Мишелю или Берни, своим ближайшим друзьям. Возможно, сегодня ему удастся поднять вопрос об отце в разговоре с Сибил. Не хочется затрагивать личную тему, но его тянет к девушке. Даже если они не будут обсуждать проблему отца, думает Камиль, он найдет утешение в ее обществе.

Мэри Диксон тоже все больше входит в его жизнь. Во время последней аудиенции у министра юстиции Низам-паша напрямую спросил его о продвижении дела об убийстве англичанки. Прошел почти месяц с тех пор, как ее тело выбросило волной на берег у мечети Средней деревни. Нетерпеливые жесты шефа намекали на то, что Камиль подводит не только ведомство, но и всю империю. Может быть, так оно и есть. Если бы он лично не знал английского посла, то предположил бы, что давление на министерство исходит именно из британского ведомства. Но судье кажется, что отец Сибил слишком занят другими делами, чтобы вести такое массированное наступление. Неужели британское правительство настолько интересует судьба простой гувернантки, что оно оказывает давление на ближайших помощников самого султана? В чем же заключается причина повышенного интереса Низам-паши к расследованию? Он вспоминает намеки бывшего начальника полиции на связь дворца с убийством Ханны Симмонс. Стремятся ли они на этот раз найти убийцу, или им выгоднее, чтобы дело осталось нераскрытым?

А теперь внезапная смерть Элиа-усты. Камиль волнуется за Сибил. Две англичанки уже убиты.

Дочь посла сама открывает ему, как только он поднимает дверной молоточек.

— Здравствуйте. — Она встречает его лучезарной улыбкой.

— Доброе утро, Сибил-ханум. Прошу извинить меня, если я слишком рано. — Он считает неудобным объяснять цель своего прихода. Сказать, что он просто шел мимо и решил заглянуть, будет просто смешно. — Надеюсь, вы простите меня за вторжение. Знаю, вы ждали меня не ранее завтрашнего вечера.

— Я получила ваше послание, Камиль-бей. Мне всегда приятно видеть вас. — Она краснеет.

— Как поживаете?

— О, отлично. Сегодня чудесный день, не правда ли?

Сибил ступает на дорожку и осматривается по сторонам с безмятежным весельем ребенка. На ней бледно-сиреневое платье с красно-коричневой отделкой. Оттенки цветов отражаются в ее глазах, придавая им глубину неба. Она идет к краю патио и смотрит вниз на красные крыши домов, льнущих к склону холма над морем тумана.

Камиль стоит рядом с ней.

— Вы говорите в таких случаях: жизнь густа, как чечевичный суп.

Сибил улыбается:

— Чечевица — турецкая национальная еда. Мы говорим: жизнь густа, как гороховый суп. — Она поворачивается и касается его руки. — Входите, пожалуйста. Вы уже завтракали?

— Да, благодарю вас. Но не откажусь от вашего вкусного чая. — Для британцев чай — это самоцель, думает он с облегчением, ритуал, к которому легко приурочить свой визит.

Сибил ведет его внутрь помещения к комнате, выходящей в сад, и широко открывает стеклянную дверь, чтобы впустить в дом солнечный свет и аромат цветов.

— Как поживает ваш отец? — спрашивает судья.

— Спасибо. Он здоров. Занят делами, как обычно. В данный момент его интересует судьба некоторых знакомых журналистов. Они определенно подверглись преследованию и были отправлены в изгнание.

— Сейчас тревожное время, Сибил-ханум. Ваш отец влиятельный человек и находится под защитой своего правительства. Однако ему следует проявлять осторожность. — Он хочет сказать, что остерегаться надо самой Сибил.

Сибил внимательно смотрит на него:

— Вы действительно думаете, что отец в опасности? Неужели кто-то рискнет причинить вред британскому послу? Только представьте, какие последствия будет иметь для вашей страны такой международный инцидент. Это даже может привести к военному вторжению Британии на территорию Османской империи. Безусловно, никто в здравом уме не пойдет на такой риск.

— К несчастью, в наши дни нельзя полагаться на здравый смысл. В стране действуют силы, которые мы не контролируем. Безумцы есть даже во дворце. Но это строго между нами, — поспешно добавляет он.

— Ну конечно. Буду нема как рыба.

Радостная реакция девушки на откровенность поощряет судью к продолжению рассказа.

— Дворец уже уничтожил немало могущественных людей, которые, скажем так, стали ему помехой. К тому же можно все представить в виде несчастного случая. Вы знаете, как напряжены отношения между нашими государствами. Некоторые люди добиваются дальнейшего ухудшения. Однако мне вовсе не хочется волновать вас, Сибил-ханум. Наверное, бестактно с моей стороны говорить с вами о таких вещах. Но мне известно, как вы любите своего отца. Намекните ему, чтобы он всегда ходил в сопровождении секретарей, переводчиков и охранников. Есть и другие, не бросающиеся в глаза способы защиты. Я бы хотел поговорить о них с вашим отцом, если он расположен к подобному разговору.

Сибил печально качает головой.

— Собственная безопасность ни в коей мере не волнует отца. Он живет только ради работы, — скорбно констатирует она. — Кажется, он усыпил все остальные области сознания, чтобы они не отрывали его от насущных дел. Однако если вы считаете это необходимым, я попытаюсь заставить папу принять меры предосторожности.

По звучанию ее голоса Камиль понимает, что отец Сибил живет в собственном мире, куда не впускает близких. Он вспоминает разговор с Берни о восточной и западной цивилизациях. Берни полагает, что западные люди считают себя индивидуумами, каждый из которых обладает определенными правами и обязанностями и является хозяином своей судьбы. Такой человек способен делиться своими знаниями и опытом с другими людьми или проявлять эгоизм, считая себя уникальным созданием. На Востоке же люди осознают себя прежде всего членами семьи, клана или общины. Собственные желания не имеют никакого значения, на первом месте стоит вопрос выживания коллектива. Эгоизму здесь нет места, ибо нет личностей — только отцы и сыновья, матери и дочери, мужья и жены. В сравнениях Берни, кажется, присутствует здравое зерно, по крайней мере если рассматривать предмет в обобщенном виде, хотя Камиль мог бы привести множество исключений из правил, включая самого себя. Тем не менее нельзя отрицать, что в османском обществе существует широко распространенная вера в кисмет и сглаз, приносящий несчастье. Да и семейные чувства очень сильны.

И все же, вспоминая однокурсников по Кембриджу, молодых англичан, оторванных от дома, он думает, что они вели себя точно так же, как его одноклассники в Галатасарае. Человек, безусловно, любит своих родителей. Однако, порывая с родным домом, он реализует личные амбиции и порой борется с превратностями судьбы. Англичане говорят: «Мальчишки есть мальчишки». Но почему бы тогда не сказать: «Отцы есть отцы», независимо от того, к какому обществу они принадлежат? Вот Сибил, представительница индивидуалистического Запада, заботится о своем отце, как настоящая османская любящая дочь.