— Завершающий в списке некий Садулхаджиев, это уже человек Гирея или Бийгиреева, возглавляющего влиятельную преступную группировку региона, с широким спектром деятельности — от торговли оружием и наркотиками до разбоя, вымогательств и заказных убийств. Ваши покойники встречались с ним, чтобы обговорить, если так можно выразиться, покупку лицензии на потрошение здешних угодий. Вот что нам пока известно.

— Постарались на славу, Роман Иванович, — сказал я, возвращая лист. — Вспомнили всех поименно. Какие еще у Совета претензии к читальне?

— Не надо язвить, товарищ Вязинцев, еще не известно, чем отзовется ваше самоуправство! И заметьте, это не в первый раз! Бегство читателя Шапиро, инцидент с гореловской читальней стоили вам взыскания категории «А»… Еще не получали протокол Совета? Вам передадут… И вот — новая проблема. Возможно, еще похлеще прежней. Неужели вы не понимаете, что подставили всех нас под удар?!

— Роман Иванович, такое ощущение, что вам этих хасбулатов жалко, — сказал Дежнев. — Мы действовали в целях общей безопасности…

— Подобные дела обсуждаются коллективно! — возразил Ямбых. — А вы снова наплевали на Совет! Правильно я говорю, товарищ Селиванова?

— Не совсем. Во-первых, люди, от которых исходила опасность, — все мертвы. Второе, мы никоим образом не попали под подозрение ни органов власти, ни криминальных сил. Что вам еще надо?! В-третьих, даже ваши эксперты никакого скрытого умысла не обнаружили!

— И не обнаружат! — произнес молчавший до этого Тимофей Степанович.

— Действия — крик в горах, подождем, каким будет эхо. Возникшая проблема намного серьезнее, чем поначалу кажется. Во-первых, — Ямбых ядовито улыбнулся Маргарите Тихоновне, — широнинцы привлекли внимание посторонних людей, причем довольно агрессивных. Все это говорит о грубейших нарушениях конспирации. И попробуйте мне возразить. Во-вторых, у нас есть все основания подозревать — наезд на вашу читальню был совершен по наводке. Это означает, что некто извне пытается проникнуть в Тайну Книг. Если эта информация подтвердится, то, боюсь, ваша читальня, по всей вероятности, будет расформирована.

— Ежегодный прирост по всем библиотеками и читальням в среднем до двухсот человек, — поспешно добавил Луцис. — Вполне достаточно, чтобы где угодно произошла минимальная утечка. Причем здесь мы?!

Ямбых кивнул:

— Ну да, вот у вас новый библиотекарь… Ого, товарищ Селиванова уже убить меня готова! — он трескуче засмеялся. — Повторюсь, мы еще не знаем, о чем идет речь: о чудовищном невезении ли, преступной халатности широнинской читальни или о внешнем заговоре. Во всех случаях на карту поставлена всеобщая безопасность. Даже если вы формально и ни при чем, то имеются высшие приоритеты…

— Вы не находите, в этом решении Совета прослеживается некоторая предвзятость? — перебила его Маргариты Тихоновна.

— А вас, товарищ Селиванова, не удивляет, почему именно широнинская читальня снова оказалась эпицентром проблемы? Неужели только злой рок? — спросил с укоризной Ямбых. — Я не суеверный человек, я прагматик. Проблемы преследует тех, кто их заслуживает. Мы разбираемся. Если у вашего самоуправства не будет последствий, думаю, дело ограничится взысканием. Обещаю, никто просто так не станет навешивать на вас собак. Но пока для широнинцев на пару дней домашний арест, а там видно будет…

Нежданная беда нагрянула неделю назад. До этого все шло прекрасно. Полтора месяца в читальне царило спокойствие. Двенадцатого июля мы с триумфом вернулись из Колонтайска. Через неделю в больнице у Марата Андреевича мне сняли повязки. На улицу я старался не показываться, стесняясь внешнего вида. Отеки на скуле и переносице стойко продержались аж до начала августа.

Я, бывало, подолгу смотрелся в зеркало, с тревогой изучая непривычные синюшные черты. Впрочем, безвестный доктор не обманул меня — нос действительно остался прежним, без боксерских перекосов и горбинок. Пробитая штыком ступня зажила, сохранился лишь похожий на пуп шрам, который Марат Андреевич в шутку называл «стигматом библиотекаря».

Только мы вернулись, я позвонил родителям. Новокаин уже не искажал мою речь, и я бодрым голосом непринужденно сообщил, что нашел работу — вести театральную студию в местном ДК. Я-то понимал, что широнинцев не покину, и мне нужно было подготовить близких.

На новость отец отреагировал спокойно, он давно предвидел такой вариант, а мама, наоборот, забеспокоилась, как же я буду жить один в чужом городе, и посетовала, что не может приехать — Вовка сама не справляется с Иваном и Илюшкой. Я сказал, что у меня будет нормальная зарплата и интересная работа, и я, наверное, вскоре подам документы на российское гражданство. Потом я заверил родителей, что при первой же оказии навещу их.

Книга еще была на хранении у Маргариты Тихоновны. Я сам это предложил, мотивируя просьбу тем, что каждодневные паломничества читателей утомительны, а мне нужны тишина и полный покой. Широнинцы не спорили, но сказали, что постельный режим подразумевает если не охрану, то, по меньшей мере, сиделку. Я выбрал для этой роли Таню.

После колонтайских событий я вдруг осознал, что имею право на женщину. Две следующие недели Таня прожила у меня. Некоторое время я испытывал неловкость перед Вероникой — очень не хотелось, чтобы могучая девушка чувствовала себя оскорбленной моим выбором. Впрочем, сколько я ни наблюдал за ней, я не заметил в ее глазах и намека на ревность или обиду. Мне кажется, я не ошибся с выбором. Преданная читальне и Книге, Вероника хлопотала лишь о моем «мужском удобстве», а Таня просто любила меня…

Одним словом, полтора месяца все шло хорошо. И вдруг августовским вечером раздался звонок. Чуть смущенно Маргарита Тихоновна сообщила, что у читальни возникли неприятности и дело не терпит отлагательства. Она оповестила читателей. Все собираются у меня.

— А что, собственно, случилось, Маргарита Тихоновна?

— Не телефонный разговор…

Через час широнинцы были в сборе. Луцис, волнуясь и негодуя, поведал нам о произошедшем:

— Вчера мы с Гришей возвращались от Маргариты Тихоновны, он Книгу читал, и я обещал проводить его домой…

В июле Вырина выписали из больницы. Он быстро шел на поправку, хотя еще нуждался в помощи. Книга все-таки была сильнейшим эмоциональным потрясением, и на обратном пути кто-нибудь из наших неизменно сопровождал Гришу. В тот раз с ним был Денис.

Возле самого подъезда Вырина их остановили двое молодых людей кавказской внешности и соответствующего выговора. Это были кузены Гусейновы — Фигрутдин Анвар-Оглы и Аслан Иманведи-Оглы — по прозвищу Углы. Денис уже слышал о них.

Старшему Углу — Фигрутдину — было двадцать два, младшему — девятнадцать. Братья еще только расправляли криминальные крылья, помалу осваивая нехитрое искусство шантажа и вымогательства. Новоявленная «бригада» насчитывала пока всего восемь человек — тощих и злых отпрысков Чечни и Азербайджана, — и промышляла на нищей окраине, где не водилось конкурентов. В короткие сроки Углы с товарищами поработили в районе престарелых и опустившихся собирателей бутылок, обложив данью. Окрепнув, Углы подобрались к пунктам сбора стеклотары. У строптивых хозяев, не желавших платить, приключились на складах пожары.