Она еще может прожить другую жизнь. Еще не поздно. Если сядет в автобус и доедет до администрации парка, то застанет коллег за обедом. В кабинете будет пахнуть как обычно: бумагой, старой одеждой, отбеливателем. Девочки из отдела экологического воспитания расцелуют ее, а директор пожмет руку. «Зойка! Как ты вовремя! Мы как раз оставили для тебя место в поездке». И они полетят над Ключевской сопкой в Южно-Камчатский заказник. Коллеги станут обращаться с ней так, как в начале ее карьеры, когда она только-только окончила институт и работала проводником для посетителей парка. Тогда она была молода и ничем не обременена.

Да нет, уже не хватит времени, чтобы смотаться туда и обратно. К тому же ее станут расспрашивать про ребенка, просить показать фотографии. И что Зоя им покажет, кроме пустого лица дочери? Почти полгода в четырех стенах. Что она расскажет коллегам?

Тогда Зоя решила занять себя чем-нибудь другим, побыть наедине с собой. Сходить в центр города, купить сосиску в тесте в киоске возле бухты, съесть ее, глядя на океан. Гладь воды, впереди горы — слой темно-синего, слой голубого, белый. Как нарезанная бумага. Каблуки давят гальку. Школьницей она любила гулять там. Они с друзьями засиживались на пляже допоздна, выпивали, смотрели, как темнеет горизонт, как вдаль уплывают ночные корабли… Но что будет, если мимо проедет Коля и увидит жену?

Почему она не отпросилась у Татьяны Юрьевны на три часа? Одного слишком мало. Даже целого дня или недели будет мало. Зоя тоже могла бы переехать в Питер. Уехать отсюда. Сбежать.

Но она не станет. Не сможет. В груди покалывало: нужно сцедить молоко. Зоя не может уехать.

Она вздохнула, на морозе воздух превратился в пар. Когда они переехали в эту квартиру, церковь еще стояла в лесах, во дворике лежал гравий, деревья не росли. Зое исполнилось девятнадцать, новый мужчина ее матери купил эту квартиру, чтобы любимой женщине с дочерью было где жить. Они переехали сюда до знакомства с Колей, до ремонта. Обои в пятнах, одна конфорка не работает, стиральная машина так прыгает, что вилка вываливается из розетки во время стирки. Зое все это нравилось. Иногда по утрам, до занятий, она просто ходила по квартире и осматривалась. Абсолютно все казалось ей возможным.

Ее жизнь изменилась. Девушка посмотрела на часы и взяла пакет с продуктами.

Она спустилась по лестнице и увидела рабочих. Стоят на деревянных лесах над мокрой землей и потягивают горячий чай. У Зои засосало под ложечкой. Неужели? У гастарбайтеров обеденный перерыв. Девушка замедлила шаг, чтобы растянуть удовольствие: она идет мимо. Строители прервали разговор. Они смотрят на нее.

Один рабочий поздоровался, глотая слоги. Из-за акцента простое приветствие звучало сально.

Все тело напряглось: глаза, нос, шея, грудная клетка, и это напряжение струной протянулось от нее к строителям. Как близко! Как остро! Зоя сглотнула и, глядя прямо перед собой, поздоровалась в ответ. Еще чуть-чуть, и она пройдет мимо. Ей ничего больше не сказали. Не опуская головы, крепче вцепилась в свой пакет и открыла дверь подъезда.

Внутри холодно, темно и одиноко. Если бы кто-то из соседей задел Зою, проходя мимо, она бы вся зазвенела. Какие-то пара слов, и вот она уже будто заведенная.

Колени не сгибаются. Шея не гнется, зубы стиснуты. На языке сотни слов, которые так хочется сказать. Она прислонилась спиной к стене и прислушалась; сердце выстукивало фразу «Хочу тебя». В подъезде никого.

Поднимаясь по лестнице, Зоя старалась придушить свои чувства, заглушить фантазии. Нужно успокоиться. Татьяна Юрьевна встретила ее дома с дочкой на руках.

— Мы знали, что мама идет домой, да, Сашенька? Видели маму в окно.

Не поднимая головы, Зоя расстегнула сапоги.

— Правда?

Она понесла пакет на кухню, соседка пошла следом.

— Гастарбайтеры тебе что-то сказали? — спросила Татьяна Юрьевна.

Зоя разбирала продукты. Из-за дверцы холодильника она спросила:

— Кто? Нет!

— Мигранты. За ними никто не следит. Это очень опасно, — ответила соседка. — Утром по новостям передали, что в бухте нашли тело.

Зоя закрыла дверцу и посмотрела на соседку.

— Кто-то из сестер Голосовских? — Огни, лодки, обмякшие детские руки и ноги бьются о камни.

— Говорят, скорее всего, не ребенок. Но кто его знает? У меня свои источники информации. — Татьяна Юрьевна подмигнула. — Что тебе Коля рассказал? Есть подозреваемые?

— Я не знала, что поиски возобновились. Он мне не сообщает.

— Потому что ты занята с нашим маленьким ангелочком. — Голос у соседки прыгал то вверх, то вниз, пока она качала Сашу. — Я сама у него спрошу. Понаехали… Эти запросто могли похитить сестер. Ты молодая, не помнишь, как мы жили до развала СССР. Стоило открыть Камчатку для приезжих, и сразу начались преступления.

— Они всего лишь строители, — ответила Зоя. — А не детоубийцы.

— Мы не знаем, что они за люди. Кто решится уехать в другую страну? Тот, у кого проблемы с законом на родине. Ты, Зойка, смотри в оба. Кто знает, что они могут сделать с такой, как ты.

Повернувшись спиной к соседке, Зоя мыла овощи. Да уж, думала она, эти мигранты способны на многое. Нет, детей они не крадут. Зато могут взять женщину и как следует встряхнуть ее. Когда ты уже не живешь, а существуешь, запертая в клетке, они могут придать твоей жизни смысл, запретный и всепоглощающий.

Оттого, что мигранты приезжают издалека, Зою лишь сильнее влекло к ним. Грязные, необразованные. Плохо говорят по-русски. Когда она ездила в школу на автобусе, черномазые мальчишки всегда обступали ее и смотрели сверху вниз. Соседка права: это не их страна. Здесь им терять нечего. Зоя мечтала зайти в их бытовку. Наверняка там пахнет потом, грязью и керосином. На стене плакат с изображением белой женщины. Зоя мечтала узнать, что строители могут сделать с такой, как она. Ей не терпелось; руки и губы томились так же сильно, как когда тянет покурить.

Татьяна Юрьевна все говорила. Зоя достала из холодильника сыр, огурец и помидор, нарезала и разложила на тарелке, налила им с соседкой по чашке чая. Та, держа Сашу на коленях, взяла пару ломтиков.

— У нас хотя бы есть Коля, он защитит. Ты, Зоя, не знаешь, но раньше в нашем доме жили только простые люди, все русские. И в стране только такие и жили. Никаких мигрантов. Нас объединяли общие идеалы, мы верили в величие Родины. Другое время было. Лучшее. — Соседка говорила и глядела на еду. Тонкие брови, толстые губы, нижние зубы с пятнами, как берег после отлива. Сашенька сосала пальцы. Обычно Татьяна Юрьевна говорила о том, как им жилось в прежние времена, пока не насытится, а потом спрашивала, как дела у Коли на работе, крепко обнимала Сашу на прощание и уходила к себе. Так случалось три раза в неделю, иногда четыре. Такая у Зои жизнь.

Молодая хозяйка взяла с тарелки кусочек огурца. Свежий и сочный.

День клонился к вечеру, Зоя снова осталась одна. Саша спала в кроватке. На кухне с обоями в пальмовых листьях Зоя вымыла два говяжьих языка и опустила их в кипящую воду. Добавила чеснок, лук, сахар, сельдерей. Накрыла кастрюлю крышкой. Пока вода закипала, нарезала морковь. Окна запотели. Целая вечность отделяла Зою от заповедника, радуги над пенными реками и от фумарол10. Летом, когда в озерах кишел лосось, они с коллегами любили гулять по парку. Медведи ловили рыбу и разбрасывали по берегу алую требуху. Зоя еще несколько лет не увидит эту дикую красоту.