— Беги, ты опаздываешь.

— Да все уже опоздали, — сказала она и побежала к подружкам.

Опоздали все. Школьники, учителя, технические работники, родители, опекуны — все столпились возле школы Чафф, не обращая внимания на звонок, и разглядывали свежеиспеченных конкурентов, возникших через дорогу.

Публичная школа Академии Уитон с изучением естественных, гуманитарных и общественных наук, бизнеса, моды и всего остального представляла собой современное здание из панелей зеркального стекла, похожее скорее на «Звезду смерти», чем на учебное заведение. Учебный корпус был белым и нереально огромным. Конечно, самого здания в реальности не было, поскольку Академия Уитона являла собой фальшивую стройплощадку. Пустой участок земли огородили синим фанерным забором с небольшими квадратными окошками, чтобы прохожие могли наблюдать за ходом строительства здания, которому не суждено было появиться на свет. Школа была всего лишь отличной репродукцией акварели, изображающей Центр морских исследований в Университете Восточного Мэна. Я скачал файл, увеличил, распечатал, заламинировал и прикрепил к воротам, запертым на велосипедный замок. Учащихся изображали будущие танцовщики, дайверы, скрипачи, фехтовальщики, волейболисты и гончары, чьи черно-белые фото я позаимствовал на сайтах Intersection Academy и Хаверфордского колледжа в Медоубрук, увеличил их, распечатал и расклеил на заборе. Особо пытливые умы могли догадаться, что размер участка, выделенного под стройку, в действительности был раз в десять меньше, чем нужно для здания. Но если верить красным буквам под картинкой, то все свидетельствовало о том, что «Уже скоро!» тут появится настоящая Академия Уитона.

Но точно не в Диккенсе, хотя местные родители, при всей их мнительности, так мечтали увидеть своих чад рядом с англосаксонскими детьми в брекетах, таких же ослепительных, как и их будущее. Одна мамочка так испереживалась, что, ткнув пальцем в фото прилежного ученика и внимательного учителя, склонившихся над результатами спектрографа, направленного прямо на звезды, задала Карисме вопрос, который вертелся в голове у каждого:

— Мисс Молина, а как попасть в эту школу? Нужно пройти тест или как?

— Что-то вроде этого.

— В каком смысле?

— Что объединяет детей на этих фотографиях?

— Они белые.

— Вот вы сами и ответили. Если ваш ребенок пройдет этот тест, его примут. Но я вам этого не говорила. Так, заканчиваем балаган: кто собирается учиться — заходите в школу, потому что сейчас я запру двери. Vámonos, народ.

Когда ровно в 9:49 к Розенцранц подкатил автобус, выпустив клубы ядовитого дыма, толпа давно рассосалась. Мы с Хомини сидели на остановке, курили косяк, а я бережно держал два последних мандарина сацумы. Марпесса открыла дверь автобуса с перекошенной злобной физиономией, на которой читалась смесь презрения и отвращения, словно у хэллоуиновской маски злой африканки. Так она могла напугать коллег или ниггеров на перекрестке, но не меня. Я кинул ей два мандарина, и она уехала, даже не сказав спасибо.

Метров через сто пятьдесят автобус 125, тормоза которого были изношены, как башмаки бродяги, с душераздирающим визгом остановился, подал назад и резко повернул вправо. Мы с Марпессой всерьез ругались по одному-единственному поводу: считать ли тройной поворот направо поворотом влево. Марпесса настаивала, что да. Я же считал, что можно, конечно, три раза бессмысленно повернуть направо вместо того, чтобы просто свернуть налево, но тогда ты окажешься за квартал от точки старта. Когда автобус вернулся обратно к остановке, таким образом доказав, что пара неразрешенных разворотов возвращает тебя в исходную точку, 9:49 уже превратились в 9:57.

Открылись двери, Марпесса по-прежнему сидела за рулем. Но на этот раз она была перемазана соком сацумы и не могла сдержать улыбки. Этот освободительный щелчок и жужжание уезжающего в никуда ремня безопасности не перестают меня радовать. Марпесса смахнула с колен кожуру и вышла из автобуса.

— Ладно, Бонбон, твоя взяла, — сказала она, вытащила у меня изо рта джойнт и, покачивая своей идеальной пухлой задницей, вернулась в автобус.

Извинившись перед пассажирами за небольшую заминку, и никак не за запах, она пристегнулась и влилась в поток транспорта. Марпесса выпускала дым в приоткрытое водительское окно и пальцем с розовым ногтем дерзко стряхивала пепел прямо на улицу. Она не знала, что курила Афазию. Так что проехали. Или, как говорят у нас в Диккенсе, Is exsisto amo ut interdum. Всякое бывает.

Позднее тем же днем я, как любой порядочный социальный пироманьяк, стоящий своего катализатора, вернулся к месту преступления. Единственным дознавателем, которого я там обнаружил, оказался Фой Чешир. Впервые за двадцать с лишним лет он рискнул покинуть пределы «Пончиков Дам-Дам», ступил на грешную землю современного Диккенса. Заехав своим «мерседесом» на тротуар, Рой стоял у синего забора вокруг будущей Академии Уитон и щелкал дорогим фотоаппаратом. Из седла (я остановил лошадь через дорогу, у школы Чафф) мне было видно, как он сделал снимок, а потом что-то записал в блокнот. Надо мной, на втором этаже, приоткрылось окно: школьница, оторвавшись от микроскопа, который даже Левенгук назвал бы допотопным, высунула голову на улицу и посмотрела на фотографию вундеркинда из Академии Уитон размером с Годзиллу, уставившегося в электронный микроскоп, которому обзавидовались бы даже в Калифорнийском технологическом институте.

Тут на другой стороне улицы меня заметил Фой. Сложив ладони рупором, он стал громко звать меня; по Розенкранц туда-сюда с ревом мелькали машины, и я то видел и слышал его, то нет, как в игре «ку-ку».

— Эй, Продажная тварь, ты видал? Чьих это рук дело? Знаешь?

— Знаю!

— Ну-ну, знаешь ты. Только силы зла могли воткнуть школу для белых посреди гетто.

— Ну и кто, например? Северные корейцы, что ли?

— Какое дело северным корейцам до Фоя Чешира! Нет, это заговор ЦРУ, а может, бери выше, HBO тайно снимает про меня документальный фильм! В общем, какая-то подлянка. Которую, если бы ты последние два месяца ходил на заседания… Кстати, ты знаешь, что какой-то подонок-расист расклеил в автобусе наклейки про сегрегацию?..

Бывало, перестрелку на дороге удавалось предугадать, если вдруг машина, едущая навстречу, возле тебя без причины замедляет ход. Горловой рев шестицилиндрового двигателя, внезапно сбавившего обороты до первой скорости, — это городской эквивалент щелчка, с которым охотник взводит курок и затем поражает дичь. Только новые гибридные энергосберегающие машины ни фига не слышно. К тому моменту, когда до тебя дойдет, зад твоего серебристо-белого «мерса» уже прошьет пуля, и противники, проорав: «Ты, черная задница, вали в свою белую Америку, ниггер», — спокойно уезжают на тачке с расходом топлива в четыре литра на восемьдесят восемь километров. Кажется, я узнал этот смех и эту тонкую черную руку, сжимающую знакомый револьвер — точь-в-точь как тот, что пару недель тому назад приставил мне к виску брат Марпессы Стиви. Стрелять из электромобиля — это, по всем признакам, боевая тактика Каза. Я стал переходить дорогу, чтобы узнать, все ли в порядке, и явственно ощутил запах апельсина, который один из бандитов бросил Фою в голову, — это была моя сацума.