стола портфель: — Ты хорошо сделал, что приехал. Я постараюсь срочно выяснить положение со Святозером. А сейчас прошу извинить меня: поезд через час, я должен еще зайти домой.

Они вместе вышли на улицу.

— Ждите моего звонка, — сказал секретарь, на прощанье пожимая Кованену руку. — А лесники ваши — молодцы! — прибавил он и легкой походкой направился к своему дому.

23

В это утро Рукавишников был неласков со своей Валюшей. Не шутил, но подтрунивал добродушно, как обычно, а сердился и ворчал за столом: рыбу недожарила, картофель переварила. Явно придирался к жене Василий Васильевич. А когда она сделала попытку убрать с полки и вынести в кладовую партизанское снаряжение мужа: старый котелок, фляжку, ржавый нож и компас, — рявкнул на всю избу:

— Не трожь!

Бойкая и языкастая Валентина Карповна присмирела. Что стряслось с ее Васенькой? Против обыкновения она даже не спросила, когда он вернется домой, робко подала холщевую сумку с едой и только вздохнула. Васенька пошел со двора, не оглядываясь.

Пока Рукавишников добирался до лесничества, Анастасия Васильевна побывала у Кованена. Парторг только что вернулся из района.

— Как же нам быть? — упавшим голосом спросила она, когда он ей сказал: «Пока ничего определенного не могу сказать. Придется подождать…»

О разговоре с секретарем райкома Кованен не говорил.

Анастасия Васильевна бросилась искать Баженова. У мастерских Баженов встретил ее со спокойной приветливостью:

— Ну зачем так волноваться? На вас лица нет.

Из ворот мастерской выполз трактор, гремя гусеницами по каменистой земле. Тракторист Петя Захаров — «мой консультант», как ласково называл его Баженов, — махнул кепкой, широко улыбаясь. «На Святозеро, к Куренкову», — подумала Анастасия Васильевна, глядя вслед трактору, и сердце ее сжалось.

— Николай Алексеевич просил меня поговорить с вами, — мягко сказал Баженов.

— О чем?

Имя Любомирова вызвало в ней ожесточение.

— Об отводах, — почти ласково ответил Баженов.

Анастасия Васильевна от возмущения задохнулась:

— И вы говорите мне об этом? Как вам не совестно? Пусть Любомиров, но вы… вы пишете диссертацию о лесе.

— Анастасия Васильевна, я не хочу с вами ссориться из-за путаницы в головах ученых-лесоводов. Ваша лесная наука не сказала твердого слова о защитном лесе. На совещании мы с вами были вместе.

— Но мы не слышали на совещании: «Рубите запретный лес». Есть закон, а вы обошли его и радуетесь. Как я вас ненавижу за предательство!

Анастасия Васильевна резко повернулась и пошла по дороге.

— Какое предательство? — крикнул ей вслед Баженов.

Она не оглянулась. Она кипела от негодования. Да, он предатель. Сколько вечеров они провели вместе, сколько книг она перечитала о лесе с его пометками. Он помогал ей готовиться к экзаменам, он знал не меньше преподавателей института лесного хозяйства, знал и спокойно пошел с топором на Святозеро…

…Все сотрудники лесничества собрались в конторе и ждали, что она скажет. Коля отложил в сторону пачку счетов, дядя Саша теребил усы, бормотал: «Ну и оказия! Поди, рассуди!» Рукавишников угрюмо раскуривал трубку. Употреблял он курево редко, и тех случаях, когда его обуревали тяжелые думы. Была у объездчика своя печаль. Жаль ему было святозерский лес, как память о минувших партизанских днях. «Зеленый друг» был верным союзником в борьбе с оккупантами. А где лучше всего охотиться? Водятся в святозерской чаще медведи, рыси, волки, лисицы, много белок, боровой дичи.

— Что будем делать, товарищи! — задала вопрос Анастасия Васильевна.

— Споем Святозеру «вечную память» и разойдемся, — усмехнулся Парфенов.

— Смеешься, Гаврила? — Рукавишников сердито застучал трубкой по столу, выколачивая пепел.

— Плакать что ли? Леспромхозу до нас дела нет. Помогли ваши пламенные речи, Анастасия Васильевна? Плетью обуха не перешибешь. Пусть голова болит у Зайцева. На то он и наш вождь. Мы — синцы в колеснице.

— Говоришь как по писаному. И вашим и нашим, — заметил Рукавишников.

— Я сам по себе, — огрызнулся Парфенов. — Не делайте из-за пустяков шума.

— Святозеро — не пустяковина! — вскипел Рукавишников. — Ты леспромхозовским низко кланяешься. Кабы твоя воля, весь лес подарил бы им, поднесли бы только чарку.

Парфенов побагровел:

— Ты меня не оскорбляй! Подхалимаж — твое призвание.

— Помолчите вы, петухи! — прикрикнул дядя Саша на бывших друзей. — Эх, Гаврила Семенович, чужак ты в нашей семье лесной. Сила наша — в мире да согласии. — Лесник с тоской поглядел в окно. — Мы грыземся промеж собой, а там, знай себе, валят заветный лесок, и взятки с них гладки. Мой обход, братцы. Оставят одни пеньки, карауль, дядя Саша. Да неужто не найти управы на них? Пошлем жалобу в центр, там разберутся. Виноватых по головке не погладят.

Рукавишников махнул рукой:

— Время не терпит.

— Всей артелью подпишем, — продолжал лесник, увлеченный своей мыслью.

— Я предлагаю послать телеграмму на имя Председателя Совета Министров, — сказала Анастасия Васильевна.

— Это дело! — оживился Рукавишников.

— Пиши, Настасья Васильевна. Заявляй от всех нас, — оживленно поддержал их дядя Саша.

Люди обрадовались, в сердца вселилась надежда. Парфенов сидел в стороне и хмуро глядел на товарищей, сгрудившихся вокруг лесничей, потом встал и подошел к столу.

— Так вот, — начал он, и все обернулись к нему, — заявляю официально: я человек дисциплинированный и действовать через голову директора Зайцева не стану. Прошу мое личное мнение записать в протокол. А сейчас я отправляюсь в лес, на свой пост.

Парфенов быстро вышел из конторы, сопровождаемый возмущенными взглядами сотрудников.

Вечером звонил Зайцев и распекал Анастасию Васильевну за то, что она не оформила отводы у Святозера. Она сказала ему о телеграмме. Зайцев потерял дар речи. Анастасия Васильевна различила только одно слово «своеволие».

Парфенов втайне торжествовал. Заварила кашу лесная королева — пусть одна и расхлебывает.

Из Крутогорска полетела телеграмма в Петрозаводск на имя начальника Главного управления. Зайцев предупреждал «о своеволии» Самоцветовой и просил принять во внимание его непричастность к «скандальной истории».

Телеграфистка под «большим секретом» поведала своей подруге Стрельцовой о жалобе лесничества «самому Председателю Совета Министров на нашего Николая Алексеевича».

Стрельцова всполошилась:

— Клапечка, умоляю, подожди передавать телеграмму. Десять минут, крошу у тебя.

Добровольный курьер Нюша вихрем помчалась отыскивать Любомирова. Красные ленточки Нюши замелькали в депо, на нижней бирже, в мастерских, на лесопилке. Быстроногая девчонка настигла Любомирова в диспетчерской.

— Получай, синичка, и лети обратно. Скажи: скоро буду. — Любомиров насыпал в Нюшину ладошку леденцов, которыми сам любил лакомиться.

Почта напротив конторы. Стрельцова зашептала в окошечко телеграфа:

— Кланечка, только пять минут. Николай Алексеевич идет.

Дежурный диспетчер и Любомиров встревожены. На Отраду давно ушел порожняк за хлыстами, пора бы ему вернуться, а сигналов никаких нет. Отправлять в лес очередной состав нельзя: дорога в одну колею с разъездами.

— Расписание летит к