– Грузовой лифт есть? Для машины?

– Нет! – рассмеявшись, ответил Веселов. – Лифта грузового нет, пассажирский работал бы.

– Так! Беломорская. Это нам…

– По Ленинградскому шоссе, – подсказал Ве-селов.

– Точно, по Ленинградскому шоссе. Прошу пристегнуть ремни.

– Да идут они к черту!

– Дело твое. А вот ты совершенно не изменился.

– Это тебе только кажется, Валера, – выдохнул Веселов и, отвернувшись к окну, прикурил очередную сигарету.

Серебристый «Форд» свернул на Волгоградский проспект. Коростылев, увеличив скорость, прого-ворил:

– Вот так бы всегда, а то пробки чуть ли не по детским площадкам объезжаешь. – На этот раз проспект был необычно пуст. – А ведь было время, Лариса Константиновна, когда мы эти проклятые пробки только по телевизору и видели, в Нью-Йорке, в Риме, за рубежом, короче.

– Ты это помнишь?

– Да еще три года назад гораздо легче было ездить по Москве. А сейчас кошмар сплошной! Представляете, что завтра здесь твориться будет?

– Представляю. Но, извини, Гена, у меня нет ни сил, ни желания разговаривать.

– Понимаю! – вздохнул Коростылев.

– Ну, тогда, пожалуйста, помолчи! И без обид.

– Хорошо!

Геннадий посмотрел в зеркало заднего вида и заметил, как сзади, соблюдая дистанцию, за «Фордом» идет черная тонированная «Тойота», но не придал этому никакого значения. Мало ли машин в Москве?

А «Тойота» выдерживала тот же скоростной режим, что и «Форд», иногда меняя полосы движения. Она могла легко обогнать «Форд», но шла за ним.

Не обратил внимания Коростылев и на то, что «Тойота» свернула за его автомобилем на улицу Зеленодольскую. Подъехав к дому Бестужевой, он поставил машину на стоянку.

– Ты что, в гости ко мне собрался? – удивленно взглянула на него Лариса.

– Нет! Но считаю, что мое присутствие здесь хотя бы на несколько часов лишним не будет.

– Как мне все это надоело! – выходя из машины, бросила она.

– Я провожу вас до квартиры, Лариса Константиновна, – последовал за ней Коростылев.

– Это лишнее.

– Всего лишь до квартиры.

– Делай, что хочешь, устала я, – махнула рукой Бестужева. – Сейчас приму душ, и спать.

Лариса в сопровождении Геннадия вошла в подъезд, и они поднялись наверх.

В это же время из-за угла дома вышел человек в черных брюках и темной рубашке, с пышной шевелюрой, тонкой полоской усиков и в почти наполовину скрывающих лицо солнцезащитных очках. Человек спешил. Быстро осмотрев двор, он тоже вошел в первый подъезд, но подниматься не стал, укрывшись за пролетом, выходившим к тамбуру. Там он надел перчатки, аккуратно положил под лестничный пролет целлофановый пакет и прислушался.

Бестужева, подходя к своей квартире, говорила:

– Ну, вот я и дома, Гена, слава богу, и сегодня на коврике нет проклятой сломанной гвоздики. Я уже начинаю бояться цветов.

Человек внизу усмехнулся.

– Бояться надо тех, кто их ломает вместе с чьей-то жизнью, а цветок, он что? Обычный цветок. Не знаю, почему гвоздики считают похоронными цветами?

– Наверное, Гена, потому, что их чаще всего приносят на похороны и к могилам на кладбище.

– Возможно.

– Я сказала, все, Гена, можешь идти.

– Вы квартиру сначала проверьте! И не закрывайте дверь. Если что… я рядом. А за вас…

– Ты опять за свое? – прервала его Бестужева. – Ступай, говорю, отдыхай, и нечего возле дома торчать. Мне есть кому позвонить в случае опасности. А ты сходил бы лучше в какой-нибудь молодежный клуб, на дискотеку. Развеялся. Глядишь, и познакомился бы с девушкой. Только не надо говорить о своих чувствах ко мне. У тебя своя жизнь, у меня своя.

– Я знаю, и все же не гоните меня, как собаку.

Бестужева покачала головой, открыла дверь, прошла в квартиру и вскоре вернулась:

– Дома все в порядке, Гена. Завтра прошу не опаздывать. До свидания.

– До свидания, Лариса Константиновна.

Дверь квартиры № 13 закрылась на два замка. Коростылев медленно и задумчиво пошел вниз. Как она сказала? У нее своя жизнь, у него своя. Но он не может без нее. Может быть, надо пересилить себя, бросить к чертовой матери эту работу, уйти из отделения, уехать из Москвы? Далеко! Куда-нибудь на Мальдивы. Пить вино и джин, или что там подают? Гулять с местными красотками напропалую. Но… сможет ли он так? Чего уж себя обманывать, не сможет. Ему просто необходимо каждый день видеть Ларису, ощущать близость ее такого желанного тела, еле уловимый, сводящий с ума аромат духов. Хотя бы это. Если кто-нибудь раньше сказал ему, что именно такой и бывает настоящая любовь, он бы рассмеялся. А сейчас не до смеха, сейчас плакать хочется. И все же на душе как-то тепло. Да, любовь нередко приносит боль, но как же сладостна эта боль, это ожидание встречи с возлюбленной, как дорог ее мимолетно брошенный взгляд, очаровательная улыбка. Возможно, он сошел с ума. Пусть. Пусть сошел с ума. Но он, несмотря ни на что, счастливее других. В нем живет настоящая любовь, ради которой он готов на все. Даже на смерть.

Если бы знал Гена Коростылев, насколько близок он к ней был, к этой смерти.

Человек в черной одежде появился внезапно. Он вышел откуда-то сбоку и перегородил дорогу. Странная личность. В подъезде сумрачно, а на нем очки, на улице под тридцать градусов, а он в черной одежде. Прическа странная, и эти идиотские усы.

– Что вам надо? – спросил Геннадий.

И это были последние слова в его жизни.

Человек в черном резко выбросил вперед руку, и тело Гены взорвалось от нестерпимой, парализующей боли. Он открыл рот, но крик застыл где-то глубоко внутри, накрытый чем-то солоноватым, приторным, рвавшимся быстрее крика наружу. Между тем человек ударил второй раз, выше, в солнечное сплетение. В глазах Гены вспыхнуло пламя и рассыпалось тысячами искр, каждая из которых пронзила его раскаленными осколками. Убийца не вытащил нож, он так же резко дернул его вниз, распарывая живот. Теряя сознание, Гена с ужасом увидел, как наружу выползают его кишки.

Человек в черном подхватил тело, быстро протер лезвие о рубашку жертвы, потащил его под лестницу к двери, ведущей в подвал, и замер, напрягшись.

В подъезд вошли люди. Их было двое. Судя по голосам, пожилая пара:

– И все же, Костя, что бы ни говорили, а Вадим не пара Рите. У девочки утонченная душа художника, она, как хрустальная веточка, чуть подвинешь, переломится. Рита живет в мире танца, музыки. Вадим же ухоженный, здесь ничего не скажу, красивый, этого тоже не отнять, но холодный, расчетливый. В его глазах нет любви.