Из офицеров у меня остались Ветров, Немцов и Синицын — последний вообще христианином не был, поэтому одобрительно кивал, когда я говорил — три сержанта и один старшина. Пришлось вернуться к старинным званиям — десятник и старший десятник. Нововведение не прижилось. Что ж, мы учимся на своих ошибках. Я только к вечеру узнал, что большая часть моих людей исповедовала христианство только потому, что ТАК БЫЛО ПРИНЯТО, а не потому что реально верили. Среди них царил культ Перуна, поэтому-то они и остались, более того — они считали меня своим.

Скорее удивило, чем порадовало, то, что ко мне попросились еще восемь человек, старшим у них был Авдей Корнилов, которого я освободил из тюрьмы, бывший десятник и боевой холоп Красновских. Был еще один из боевых холопов Красновских, Кирилл Михайлов, бывший лазутчик, фактически единственный оставшийся у меня. Большую часть я потерял в бою, один религиозный фанатик ушел. Что ж, посмотрим, что дальше будет. Главное — план сработал, меня покинули те, от кого можно было ожидать худшего, например, удара в спину. А из оставшихся и не имеющих предрассудков я верных людей сам выкую.

Хорошо, что это произошло на начальном этапе, все-таки я первое время собирался пожить на Руси, осмотреться, а дальше уже принять решение. Все равно долго на одном месте не просижу. Несмотря на результат, я был доволен — получилось.

Переговорив с каждым, кто остался, и не придя ни к каким определенным выводам, я направился к судам, мы уходили к несуществующему пока Азову.

Через полчаса все четыре наших судна вышли к городу Тана.

Через час, когда я вышел на палубу слегка опустевшей «Беды», ко мне подошел Ветров и задал один вопрос:

— Зачем?

— Что я обещал вам, когда освобождал?

— Вывести на Русь, — пожал плечами Глеб.

— А точнее?

Полусотник задумался, прокручивая момент нашего знакомства в рабском загоне.

— Ты обещал, что вывезешь нас, — повторил он, видимо, не уловив намек.

— Я обещал вывезти только своих людей, — поправил я его, рассматривая устье в подзорную трубу. Мы оказались неожиданно близко.

— Ты хочешь сказать…

— Ты правильно меня понял. Чтобы пройти эти башни, мне нужна хорошо подготовленная команда, такой у нас нет. Тот неуправляемый сброд, который я тренировал, войском назвать оскорбление. Это единственный выход. Османы заинтересуются галерой, и пока возятся с ней, мы пройдем. Можешь мне поверить, мне не трудно было пожертвовать этими фанатиками. Свои обещания я сдерживаю и СВОИХ людей не бросаю.

— Теперь они не твои люди? — с плохо скрытым бешенством спросил Ветров.

— Теперь нет, — уверенно ответил я.

Ветров немного постоял молча. Видимо успокаиваясь.

— Но там нужна тамга, разрешение, — воскликнул он наконец.

Я помахал перед носом Глеба браслетом, взятым мной в капитанской каюте. У купцов были такие же.

— Это подло.

— Да что ты говоришь, поборник нравственности?! — на каблуках повернулся я к нему. — Думаешь, я не видел, как все шептались за моей спиной: не крестится, душегубец, утопить его. Все я знаю и слышал. Дал я им шанс остаться со мной? Дал! Ушли? Ушли. Так скатертью дорога, теперь у нас разные пути. Мне тоже было неприятно, что от меня отвернулись те, с кем я не раз воевал.

— Все равно это неправильно…

— Возможно, со стороны так и кажется. С моей же точки зрения — это тактическая целесообразность. Зато теперь я уверен, что мне не нанесут удар в спину… О, крепость показалась. Федор, прибавь скорость, мы должны идти вторыми. Первого всегда шерстят с особой тщательностью.

— А купцы? — не отставал Ветров.

— С купцами у нас договор, поэтому пушки хоть и зачехленные, но наготове.

Ветров стоял и молчал, о чем-то размышляя.

— Ты, кстати, почему не ушел со всеми? — спросил я.

Ветров молча достал нательный знак, пояснив, что это Перун. Он-то и рассказал, в чем я не прав. На Руси в это время было именно православие. В Риме — католики, а византийцы вообще в Константинополе, их османы захватили несколько десятков лет назад. И пока что большая часть населения почитала наравне с христианской верой и веру предков. Кто-то истинно верил во Христа, а кто делал вид — такие остались со мной.

Боевые холопы и бояре в открытую носили на теле и одежде знаки Перуна, которому проходили посвящение в четырнадцать весен. Женщины и врачующие посвящали себя Маре, охотники — Велесу. Приняв информацию к сведению, я молча кивнул. Мы этих тем особо не касались, наверное, Михалыч бы пояснил.

В общем, хрень я нес на обеде. Уроки истории давно уже выветрились из головы, а услышанные мельком разговоры и принесли эту путаницу.

Потоптавшись, Ветров наконец ушел на нос судна, где стал о чем-то беседовать с людьми. Наверное, пересказывал наш разговор. Делая вид, что рассматриваю крепость в подзорную трубу, я внимательно следил за их реакцией.

Заметив, как они кивают или вздыхают, я только хмыкнул. Люди должны понимать, что ушедшие меня фактически предали, поэтому недовольных я не заметил. Те, кого я использую в качестве живого щита, это заслужили. А предатели — не люди, слишком дорого они обходятся.

Считай, оставшиеся здесь люди прошли, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Думаю, им уже можно доверять.

Из экипажа остались фактически все, ушел только один из пришлых, за которого поручился Немцов. Так что у меня теперь команда из двадцати четырех человек. Плюс пятьдесят девять воинов — уже что-то. Трое из них были недееспособны, находясь на излечении в матросском кубрике.

Из воинов — двое артиллеристов. Синицын и один из бывших сержантов, тот, которого готовили для морской артиллерии. Помощники для зарядки остались прежними, из них никто не ушел. Сейчас они сидели у одного борта, чтобы не мешать другим, и шили из шелка новые мешочки для зарядов.

Скомпоновав из оставшихся воинов десятки, я с Ветровым подобрал командиров, оставил их осваиваться в новом подразделении и направился к себе. Теперь у меня стало два десятка стрелков, по восемь человек в каждом десятке, и четырнадцать лучников. Из остальных воинов сформировали двадцать строевых десятков, в одном девять, в другом одиннадцать человек.

У каюты стоял новый воин, с аркебузой, прошлый часовой ушел. Кивнув ему как своему, я вошел в каюту и чуть не споткнулся о Ласку, мячиком подкатившуюся ко мне. Подхватил ее на руки, поиграл и отпустил на пол. Девочка уже ела кашу с мясом, и с кормежкой проблем не было. Разве что нужно было убирать следы жизнедеятельности щенка, но для этого ко мне каждые два часа заглядывал вахтенный.

Быстро переодевшись в богато расписанный халат и надев мусульманскую шапку, я вышел на палубу.

— О-о-о, — только и сказал кормчий, когда увидел меня опоясанного красным шелковым кушаком.