только ленивый не знал о том, что полковник Чепак держит ситуацию с самодеятельностью на контроле.

Проще всего было с Савой – его я вызвонил накануне отъезда, мы встретились после работы у меня в квартире, и под пару пива я наиграл ему несчастную «Позови…», объяснив свою задумку. Заодно я упомянул, что неплохим приложением к номеру будет аккордеон или баян, но тут Сава спасовал – все его знакомые баянисты обитали в Харькове. Вот только про неделю до какой-то комиссии Чепак меня не предупреждал, я и про саму комиссию слышал впервые, а до этого был уверен, что у меня в запасе было больше месяца. Но в украинской Конторе, похоже, сидели вовсе не дураки, они ничего на самотёк не пускали, а наоборот – устраивали проверку загодя, чтобы на местах могли учесть сделанные во время прогонов замечания.

Поэтому в субботу я пошел в драматический театр города Сумы и вместо заслуженного отдыха после непростой командировки битый час наблюдал, как директор, режиссер и худрук Чернышев гоняет своих актеров, чтобы они показали драму Пигмалиона в нужном ему ракурсе. Актеры изо всех сил сопротивлялись, и я всё больше утверждался в мысли, что попал по адресу.

Когда репетиция закончилась, Чернышев позвал меня в свой кабинет – на двери была медная табличка «Директор» и приколотый ржавыми кнопками пожелтевший лист бумаги с его фамилией и инициалами. Он пришел сюда работать только в январе и, наверное, был не в курсе, что все начальники первым делом оформляют своё рабочее место, а не задумываются о постановке Бернарда Шоу.

– Простите, не запомнил ваше имя… – сказал он, устроившись за столом.

Я уже представлялся честь по чести, но мог и повторить для особо забывчивых.

– Заместитель начальника управления КГБ по Сумской области капитан Орехов. Можно просто Виктор, – сказал я и зачем-то добавил: – К вашим услугам.

Чернышев посмотрел на меня безо всякого почтения.

– Очень приятно, – сказал он таким тоном, что стало понятно – ничего приятного в этом знакомстве он не видит. – И чем обязан? Нашли крамолу в наших спектаклях?

С репертуаром драматического театра я уже ознакомился. Худруки до Чернышева поставили «Щелкунчика» и «Ромео и Джульетту», а также положенные всякому уважающему себя театру в УССР пьесы Шевченко и Леси Украинки. К следующему сезону хотели организовать премьеру «Пигмалиона» и уже раскрученной оперетты «Свадьба в Малиновке». В общем, всё было в русле нынешней политики, доступно для зрителей, лестно для актеров и до скрежета зубовного скучно и стерильно.

– Нет, что вы, Владимир Михайлович! – я отмахнулся, словно он сказал какую-то несусветную чушь. – В этом плане у вас всё замечательно. Я к вам за помощью…

И изложил ситуацию с нашей художественной самодеятельностью.

Чернышов заинтересовался, но быстро погрустнел, когда я назвал сроки.

– А я-то вам зачем? – спросил он. – За неделю сделать из непрофессионала хорошего актера невозможно, никто не возьмется. Или вы хотите пригласить кого-то из нашей труппы?

– Нет, это не подойдет, – я покачал головой. – Собственно, и задачи делать из наших сотрудников актеров тоже не стоит, мне приходилось работать с театральными деятелями, так что вашу специфику я хорошо понимаю. Помощь нужна другого рода. У нас никто не сможет поставить тот маленький спектакль, который мы хотим разыграть. Если мы сами за это возьмемся, получится… получится очень плохо, а нам нужно удивить жюри. И, думаю, ваш опыт будет незаменим… единственное – никакого перфекционизма, желательно добиться естественности, но с этим, думаю, больших проблем не возникнет.

– Любопытно… – Чернышев задумчиво посмотрел на меня. – Когда, говорите, вам нужен результат?

– К концу следующей недели, в пятницу высокие товарищи приедут нас проверять.