После этого архиепископ провел благодарственный молебен, а затем приступил к освящению здания суда682. По завершении он пожелал долгой жизни Его Императорскому Величеству и всей правящей семье, Святейшему синоду, военному командованию и всем чиновникам императорской администрации683. Этот перечень лиц и учреждений подчеркивает идею фундамента, на который опирается империя: правящая династия, армия солдат и бюрократов, а также Церковь. В отличие от речи сенатора, архиепископ не касается темы культурного разнообразия. Он игнорирует этот вопрос и в своей проповеди, последовавшей за освящением:

По <…> воле Государя Императора, Суд у нас уже будет гласный, скорый, справедливый и милостивый. Благословен Бог, благоволивший тако! Благословение Его да почет на венчанной главе Монарха нашего, прозорливо усмотревшего и заботливо, обдуманно открывшего нам путь к широкому и многообещающему обновлению гражданской нашей жизни684.

То, что епископа попросили произнести проповедь (пастырное поучение) в главном зале суда, само по себе примечательно. При новом порядке Православная церковь все еще была силой, с которой приходилось считаться, в первую очередь, при проведении различных церемоний. Речь архиепископа поражает и тем, что ключевыми действующими лицами реформы, по его представлению, являются не работавшие над ней специалисты, как это было в случае с Кокоревым. Главное действующее лицо — сам государь, выполняющий божественную миссию. Тем самым архиепископ не просто воспроизвел хорошо известный консервативный нарратив, но, приветствуя «обновление гражданской нашей жизни», он отдал должное идее, что легитимность и власть царя основываются на его способности модернизировать Россию. В то же время он не стал призывать к тотальной модернизации. Выбор слов для описания нового суда интересен и тем, что именно было сознательно опущено: в отличие от указа о реформе 1864 года, в котором, как известно, говорилось о «скором, правом, милостивом и равном суде для всех подданных Наших», архиепископ Гурий не упомянул суд «равный для всех». Поскольку церковь продолжала настаивать на своих привилегиях и яростно сопротивлялась любым законам, которые могли бы привести к равенству всех конфессий, архиепископ наверняка не испытывал желания открыто превозносить эту идею.

После окончания проповеди началось принесение присяги. Присяга была другим важным религиозным элементом. Принесение присяги требовалось от людей, вступавших на судебные должности, включая новых судей, присяжных, нотариусов и других работников суда, а также являлось стандартным процессуальным элементом при рассмотрении как гражданских, так и уголовных дел. Когда судебные следователи должны были решить, следует ли дело передавать в суд, они также брали показания под присягой685. Именно здесь за дело брались представители духовенства: православные священники, муллы, раввины и караимские хаззаны. Следуя новым правилам судопроизводства, люди приносили присягу «согласно с догматами и обрядами их веры», а ответственность за соблюдение этих обрядов возлагалась на «духовных лиц»686. Так, на церемонии открытия Симферопольского окружного суда несколько нотариусов были приведены к присяге «по обряду иудейского вероисповедания»687.

Интеграция представителей духовенства в судопроизводство подразумевала, что окружной суд должен был постоянно взаимодействовать с местными религиозными учреждениями. Сотрудники Симферопольского суда регулярно писали в Таврическое магометанское духовное правление, Таврическое и Одесское караимское духовное правление, Таврическую и Симферопольскую епархию, чтобы сообщить им о предстоящих судебных заседаниях, на которых члены их общин будут выступать в качестве судей, присяжных заседателей, истцов, ответчиков или свидетелей. В свою очередь, эти религиозные учреждения снабжали представителей местного духовенства переводами различных клятв688. Такая практика продолжалась до 1875 года, когда Министерство юстиции решило, что официально утвержденные переводы должны готовиться в столице и рассылаться по губерниям689. Казанская судебная палата, например, получала переводы на татарском, чувашском, вотяцком, горночеремисском и луговочеремисском языках, и чтобы удостовериться, что люди, не говорящие по-русски, понимают содержание клятвы, им разрешали приносить присягу на родном языке690. В случае отсутствия представителей духовенства председатель суда имел право сам проводить процедуру присяги, что часто случалось на выездных сессиях суда. Караимское правление в Крыму неоднократно отклоняло повестки о вызове в суд в Ялту или Симферополь, прося председателя суда взять на себя принятие присяги, поскольку в этих городах не хватало верующих для содержания хаззана691.

В целом суды сотрудничали с религиозными учреждениями настолько, насколько это было возможно, и не в последнюю очередь для того, чтобы подчеркнуть значимость присяги. Церемонии принятия присяги должны были прививать чувство долга и подчеркивать важность конфессионального государства. Однако вскоре значение и роль этих церемоний оказались под ударом. По мере того как все большее распространение получали понятия о гражданственности, символическая значимость конфессионального государства снижалась. Что еще более важно, выдвигались и более прагматические аргументы. Поскольку священнослужители часто говорили так тихо, что никто в зале суда не понимал ни слова, воспитательный эффект от церемоний принесения присяги был невелик692. Кроме того, юристы на собственном опыте убедились в недейственности присяги: по всей империи практика показала, что люди без колебаний лжесвидетельствовали693. Наконец, присяга отнимала много времени. Поэтому в 1894 году было отменено правило, согласно которому присяга должна была приниматься перед каждым судебным заседанием; отныне она требовалась только перед новым судебным процессом, включавшим в себя множество заседаний694.

Открытие Симферопольского окружного суда завершилось праздничным обедом. Пока толпы людей еще оставались на улицах, двести гостей двинулись к зданию Дворянского собрания, где проходил обед695. Равенство вновь сыграло важную символическую роль. В своем тосте губернатор Жуковский процитировал указ о судебной реформе, назвав новые суды «скорыми, правыми, милостивыми и равными для всех», тем самым вольно или невольно создавая контраст со словами архиепископа, произнесенными ранее в тот же день. Однако на равенство ссылались не только в речах, но и в визуальных образах. В частности, над входом в большой зал Дворянского собрания висела картина с изображением римской богини правосудия Юстиции, держащей в руках весы. На картине были написаны те же самые слова, которые губернатор использовал в своем тосте696.

Несмотря на неоднократные упоминания равенства, единственным неправославным религиозным лидером, упомянутым в отчетах о празднике, был глава местной католической церкви. Учитывая структуру населения Симферополя в то время (около 60 % татар), на улицах должно было находиться значительное количество татар697. Более того, поскольку крымский муфтият был интегрирован в реформированную судебную систему и стал отвечать, в частности, за дела о наследственном праве среди татар, было бы удивительно, если бы муфтий и другие исламские сановники не присутствовали на церемонии. Однако, несмотря на слова и образы,