Однако, несмотря на все ее возбуждение, в спальню ему завести Мадину не удалось, и они легли в зале на широкий диван. На сей раз вдоль, а не поперек, это давало Августу больше пространства для маневров.

Они достаточно быстро проскочили пройденные уже этапы — грудь-лифчик-живот, и дошли до исходной, не захваченной пока позиции. Он с увлечением целовал ее соски, она прижимала его голову к груди, водолазка вся была собрана на шее.

Рукой он опять стал мягко и вкрадчиво поднимать ее юбку, поднял до бедер. Первый рубеж был пройден. Без сопротивления. Он стал гладить ее бедра, как будто между ними не было средины. Она купилась на это, пока он не коснулся посередине. Его рука и ее холм замерли одновременно.

— Нельзя, — прошептала она. — Только не это, я девушка…

Вот уж в чем он никогда не сомневался, что она — не мальчик.

— Я не буду ничего делать, не бойся, — прошептал он ей в ответ.

— Ты обещаешь?

Он уже гладил ее лобок через трусики. Ему нравилась ее инфантильность, темперамент и жадное желание неизведанного. Разрывающее Мадину на части.

Он ласкал, вместо слов, ее крутой, нежный выступ, но только сверху, по треугольнику, так как бедра были крепко сжаты. Там было что сжимать, и раздвинуть их можно было разве что домкратом. Когда он понял, что второй рубеж покорен, он лег на нее всем телом, так, что грудь вдавилась в грудь, а его член уперся точно и твердо в ее холм-лобок. Не сговариваясь, они начали странные, аритмичные телодвижения, которые со стороны напоминали, скорее, движение пилы по…

Она громко застонала, впервые не стесняясь, и задержала его мочку уха губами.

— Еще, еще, — шептала она, — не останавливайся.

Он и не думал. Он только волновался и думал, как бы не перетереть возбужденную уздечку об ее лобковую кость, хотя и покрытую плотью, но… Август продолжал целовать ее шею, уши, губы, соски, ребра, низ живота. И она не переставала двигаться, извиваться и сжимать его в объятиях. Потом отпускала, но, как в судороге, страстно сжимала плечи опять.

Она никогда не предложит снять трусики сама. Подумал он и решил: придется их порвать. И от простоты решения Августу стало легко и свободно. Их выступающие органы продолжали скользить и вжиматься друг в друга. Он мял ее груди ладонями, и чем сильнее сжимал их, тем больше она возбуждалась.

В конце свидания она сказала ему очаровательную фразу, которая ему понравилась больше всего:

— Август, ты забыл поставить музыку!..

Он не рассмеялся только потому, что его член упирался в ее живот. И было неудобно.

Утром двор облетела страшная весть: Мазура повесился. Его обнаружили висящим с проволокой вокруг шеи на газовой трубе около квартиры Иры Портновой. Ноги были подогнуты, язык вывалился, словно его кто-то учил этому. Сначала заподозрили, что его убили, а потом подвесили на трубу в подъезде, чтобы скрыть убийство. Но следователь пришел к выводу, что это — настоящее самоубийство. Иры на похоронах не было, дружки Мазуры косо смотрели на нее. И косвенно винили в случившемся. Никто себе представить не мог, что Мазура такой сентиментальный. Неделю во дворе не играли в футбол. А вечерами много пили, играя грустные песни на гитаре.

Лауре понравилось пропускать школу и вместо нее приходить в «школу Августа». Он угощал ее чаем, конфетами, после чего они сразу раздевались, так как к двум она должна была появиться дома.

Он целовал ее грудь, губы, шею, она зацеловывала его тело и сжимала в объятиях. Они сильно возбуждались и чувствовали, что дошли до предела, до упора. Они были у границы. И должны были или перейти Рубикон или найти другой способ дня охлаждения (удовлетворения) своего невероятного возбуждения.

— Сними трусики, — снова прошептала Лаура, — я тебя очень прошу.

Это повторялось уже третье свидание. Однако в этот раз Август сдался и — снял. Первое, что почувствовала его раскаленная плоть, — ее живот. Как будто жгучие токи вонзились в его головку. Теперь он чувствовал волоски ее лобка, они нежно щекотали, тёрли и сильно возбуждали член, когда касались его. Он водил им вверх-вниз, слева-направо, и каждое перекатывание сопровождалось новыми сладко-больными покалываниями. Он целовал ее грудь и капельки пота под мышкой. Но что делать со своим возбуждением, как найти ему выход или — вход, Август совершенно не знал. Где он мог об этом узнать?! Тела их терлись, вдавливались, прижимались и безумно хотели найти выход, — удовлетворение. Но выхода не было.

Золтан заехал за ним в два часа и повез кататься на новом мотороллере. Август обожал скорость и был в полном восторге.

Летом, пока Август был на море, Золтана оженили. После всех его сексуальных эскапад он дефлорировал девственную плеву девочке по имени Томила и пользовался своим успехом полгода. Пока ее мама не пришла к его папе и не сказала, что ее дочь беременна. В десятом классе… Это была не шутка, в маленьком городе. И хотя «беременность» потом оказалась ложной, Золтану все равно пришлось на ней жениться, — что никак не помешало его всесторонней половой деятельности. Вот и сейчас он вез Августа с собой на свидание к какой-то очередной девушке, к черту на кулички. Золтан напоминал чем-то арапа, но светлокожего, с курчавой головой, и очень нравился девушкам. Мальчиком Золтан любил публику и был знаменит тем, что, когда его в шесть лет попыталась соблазнить соседка Галька Капустина в сарае, он собрал молодежь со всей улицы, чтобы они могли посмотреть сквозь щели на происходящий акт, действие. Тогда, когда ему было шесть лет, она впервые взяла его пипку в рот, что потом будут делать многие, а практически все. Золтану это очень понравилось, и среди братьев он был знаменит коронной фразой, которую говорил своей каждой Дульсинее: «Лапонька, я без ротика не могу!..»

После свидания кузен отвез Августа в родовой дом и попросил его об одолжении. Он уезжал в столицу за барабанами, так как играл ударником в институтском оркестре, им же организованном, и младая