Она дала! Мадина была в тонком дорогом белом лифчике. Через мгновение он уже разглядывал, не стесняясь, редкую по красоте грудь с прекрасными сосками. Она высоко поднималась, глаза ее обладательницы были смущенно закрыты. Осмелев от несопротивления, Август поднял водолазку высоко на ее шею. Теперь между шеей и животом она была практически обнаженной, оставался только полупрозрачный лифчик. Он сразу нежно поцеловал верхушку ее груди. Потом поцелуями прошелся от левой к правой и назад. По ее телодвижениям он понял, что ей это очень нравится и пока — пока сопротивления не будет. О, как вдохновляет и окрыляет это понимание! Он готов был летать по ее телу.

Он проскользнул рукой Мадине под спину и стал нащупывать застежку. С ними он не был еще знаком… Прошло три минуты, прежде чем она, как бы невзначай и словно не понимая зачем, просунула руки себе за спину, и раздался щелчок. Лифчик ослаб, он сдвинул его вверх и с жаждой всосал нежный сосок с мякотью груди в рот. Она застонала и взвыла от удовольствия ощущения первых губ на своем соске. Он зацеловывал ее грудь по окружности, потом по горизонтали, вертикали, диагонали, потом под грудью, опять верхушку, взасос, с прикусыванием, она стонала, он перекинулся на другую грудь, она стала извиваться и биться, как в конвульсиях. Рубеж был взят, крепость разрушена, — он овладел ее грудью и делал с ней что хотел. Наслаждался: он тыкался в нее лицом, зарывался носом, ласкал губами, нежил соски ресницами, прижимая их к векам. Он засовывал ее груди так глубоко, что было больно его рту. Она терпела, она все терпела, стонала и извивалась. Белоснежная грудь ее, неповторимой нежности, стала покрываться, как от града, большими и маленькими кровоподтеками с неровными краями. Не было миллиметра груди, который бы он не исцеловал, не изласкал, не изнежил. Он снова втянул ее грудь в губы и начал новое наступление на последний бастион. Ей нельзя было давать прийти в себя или опомниться. О, это был бастион, от которого у него перехватило дыхание. Он так выступал… Он как будто жил и дышал под юбкой. Двигался и точно — дышал!

Август опустил руку немного выше колена Мадины и стал медленно вести ею под юбку. Он дошел до рельефного, упругого бедра и сжал его что было силы. Она извивалась, как от удара током. Она вся дрожала.

«Сейчас!» — решился Флан, он уже касался полоски растянутых трусиков, перетягивающих ее бедра, и двинулся к их середине, ощутив пальцами на мгновение несколько волосков, выбившихся из-под них. Еще секунда, и он… Она неожиданно сдвинула бедра и подняла одно слегка на другое. Он стал гладить ее шелковое бедро, возбуждая, делал вид, что это его единственное желание и задача. Она расслабила зажим. Август проскользнул через средину, не останавливаясь, как будто она была не нужна ему, и коснулся ее левого бедра, сильно сжав его. И начал гладить. Мадина слегка застонала от удовольствия, ничему не сопротивляясь. Бедра ее стали слабеть, опускаться, и в этот расслабленный момент — коварно, врасплох он рывком опустил ладонь и крепко сжал ее божественный холм Венеры. Она попалась, он сжал ее так, что она взвыла. Ее как будто подбросило волной в воздух, — она завертела и закрутила бедрами так, что чуть не сломала ему кисть…

— Нет, нет, делай, что хочешь, только не это… — взмолилась она. Видимо, не поняв, что он хотел только погладить ее там и сжать.

Он отступил до следующего нападения, закрыв ее губы поцелуем, опять с бедра соскользнул на ее зовуще выступаюший лобок, только теперь нежно-нежно погладив его сверху. Ему удалось даже удержать ладонь на дышущем (и как!) возвышении в два раза дольше, прежде чем она, опомнившись, закрутила бедрами. Он крепко стиснул ее бедро и резко перевернул деву на бок, одновременно повернувшись к ней. Он славился прицельным ударом. Бросок попал точно в цель — его сильно возбужденный член уперся, как литой, в ее лобок.

— Да, да, — взвыла она, — так можно!..

Он не поверил и стал с силой втираться своим членом в ее долину, сжимая задние половинки и натягивая их на себя. Их обоих трясло от возбуждения, и на секунду Августу показалось, что сейчас возникнет та дикая, горячая, безумная волна, которая сладким гребнем накроет его всего и утопит с головой. Хорошо, с головкой… Она терлась об него все сильней и сильней, уже не скрывая, какое это доставляет ей сильное удовольствие и — абсолютно ничему не сопротивляясь.

В эту минуту раздался телефонный звонок. Мадина отстранилась от него, откинувшись на спину. Телефон стоял на кресле, он подошел и взял трубку. Это была Лаура.

— Чем ты занимаешься? — спросила она ласково.

Прошла целая минута, прежде чем он сообразил, как ответить.

— Слушаю музыку, — сказал Август, отворачиваясь, боясь, что Мадина услышит голос Лауры.

— Я жду тебя сегодня ровно в двенадцать, — проговорила та нежно.

Август подумал, что, пожалуй, это даже интересно. От груди к груди. Как от мелодии к мелодии. А самое главное — все разное, и совершенно девственное.

— Я приложу все усилия, — пообещал он, вешая трубку.

Мадина резко повернулась к нему спиной, застегивая лифчик.

— Мне пора идти, — сказала она свою коронную фразу.

— А как же музыка? — напомнил Флан.

— Я дослушаю ее послезавтра, если можно. — И глаза ее, сверкнув, замерли в его глазах. Лицо ее раскраснелось, губы чуть вспухли. А шея была украшена большим горящим светильником.

— Конечно, можно, — сказал с улыбкой Август. И добавил: — Вам стоит поднять воротник водолазки.

Она машинально подняла, не обратив внимания.

Сначала она выглянула в окно, оглядела двор, а потом бесшумно выскользнула из квартиры. Мадина панически боялась на кого-нибудь наткнуться. Но, вероятно, это и обостряло ощущения. Запрет, тайна, преступление. Соблазн был слишком велик.

Август был доволен прогрессом. Он проследил за ней из окна, потом сел и стал вспоминать ее потрясшую его грудь. Объятия, стоны, дурманящий запах кожи — и штурм ее тела. Который в целом можно было назвать успешным. Он не думал, что она сама расстегнет