потрепал Баюна за холку. – К тебе мое брюзжание не имеет никакого отношения. Ты реально крутой мастер уговоров. В смысле, и мертвого уговорить можешь. Прости, если что.

Кот отмахнулся.

– Да нет, я просто...

– Вы закончили? – спросил терпеливо ждавший, когда спутники договорятся между собой, леший. – Отлично. Тогда пошли.

До ельника, за которым по тропе ходил дозором великан Волат, действительно, оказалось недалеко, пять минут хода. Там они, по знаку проводника, снова залегли в снег. Залезли под распластанные над самой землей еловые ветви и затаились.

– Почему бы нам не пройти, пока никого нет? – спросил Бармалей.

– Не получится. У великана такой тонкий и направленный слух, что мышь незамеченной через тропу не прошмыгнет. Нас он и подавно засечет, и тут же явится со своей дубиной, – объяснил лесной сержант. – А теперь тихо! Ша! – скомандовал он приглушенно. – Стынь-сарынь! Мы на исходной позиции. Баюн, приготовься, да смотри в оба! Волат с того боку появиться должен. Как увидишь, выходи навстречу и бай ему, что хочешь, что на ум придет, но чтобы он с этого места не сошел. А, нет! Наоборот! Уведи его отсюдова!

– Да это понятно, мряу!

– Тсс!

Все замерли, прислушиваясь. Вскоре отчетливо проявился и стал быстро приближаться хруст снега под чьими-то тяжелыми шагами.

Хрум, хрум, хрум, хрум.

Ритм у тех шагов был довольно странный, прерывистый, будто идущий останавливался через каждые несколько шагов, замирал на пару минут и шел дальше.

Прислушивается! – сообразил Борис. Ах, ты, хитер бобер...

Он не додумал до конца, потому что увидел появившегося на тропе великана, и все мысли в его голове замерли в священном трепете.

Когда, до этого момента, леший или кто-то другой говорили – великан, великан, он думал: ну, на голову выше него, ну на две. Но то, что увидел своими глазами, он даже вообразить себе не мог.

Волат оказался высоченным, в три человеческих роста, детиной, и ели, мимо которых он проходил, выглядели недомерками, хотя это были вполне взрослые деревья, любое достойно быть поставленным в Берендейске на площади в качестве главного новогоднего. Но ели, казалось, еще и сторонились большого человека, чтобы он невзначай не задел их дубиной, которую, играючи, нес на плече. А дубинка его, между прочим, из цельного молодого дубка была справлена.

Одежда на Волате сплошь из медвежьих шкур сшита, на ногах сапоги из мягкой кожи, на голове высокая мохнатая шапка колпаком, на груди – окладистая борода, инеем посеребренная.

«Ну, котик, твой выход», – подумал Бармалей. А Баюн будто того и ждал, тут же выскочил на тропу и встал перед Волатом. И таким внезапным и неожиданным оказалось его появление, что великан опешил. И насупился сразу, сверкнул очами. А потом разглядел, кто перед ним, и расплылся в доброй, детской, несмотря на внушительную бороду, улыбке.

– Ой, котик! – радостно, слюнявя губы, воскликнул Волат. Он спустил дубинку с плеча на землю и, опираясь на нее, склонился к Баюну. – А ты зачем здесь? – спросил он. – Ты заблудился, да?

Было видно, что великан совершенно искренно рад встрече. Ну, чисто дитя! Он протянул руку и осторожно, одним пальцем погладил кота по спине. Баюн изобразил улыбку на физиономии и выгнулся. Должно быть, ему и в самом деле понравилась великанова ласка, потому что он громко, так, что было слышно под елкой, замурчал:

– Мур, мур, мур...

Здесь Баюн, должно быть решил уже, что дело сделано, что Волат у него в лапах, но не тут-то было! Несмотря на то, что великан по натуре был сущий ребенок, про дело, ему порученное, он никогда не забывал. Потому в следующий миг он выпрямился во весь свой рост богатырский и грозно выставил дубину перед собой.

– Котик, котик, ты куда? Проходи, не делай зла! – продекламировал он похожие на заклинание от котов слова и двинул в сторону Баюна концом дубинки: – У!

Кот, поскольку по привычке стоял на задних лапах, упал назад и от испуга заорал истошно:

– Карраул! Спасите! Рразбойники жизни лишают! Шкуррку портят дырами. Мяу!

На лице Волата промелькнули непонимание, испуг и, опять же, восторг. Он убрал грозную свою дубинушку и опустился перед Баюном на колени, так ему с ним сподручней было беседу вести.

– Ну, что ты, котик, что ты?! – смешно пришепетывая, заговорил он. – Никто тебя не обижает. Да я и не позволил бы котика обидеть. Никогда. Не-а. – И он помотал головой, демонстрируя решимость встать горой на защиту Баюна. Но тот не успокаивался.

– Как же никто не обижает?! – голосил он. – А ты? А сам? Палкой грозишь!

– Нет-нет! – запротестовал Волат. – Не угрожаю! Смотри, я уже убрал ее. И он задвинул дубинку подальше за спину, в снег, впрочем, так, что при необходимости мог сразу же схватить ее в руки. – Ты как здесь оказался? – снова стал допытываться великан.

– Похоже, я, мряу, заблудился, – воспользовался предложенным самим Волатом сценарием Баюн. – Шел-шел, да и сбился с пути. Я эту часть Ррусколанского леса совсем не знаю.

– Так ясно, ее никто не знает, – согласился Волат. – А куда шел-то?

– Послала меня Ягодинка Ниевна... Знаешь мамашу Фи? Так вот, послала меня хозяйка, мряу, на Горелое болото, избушку ее вольноотпущенницу проведать. Она там, на болоте свой век доживает. Только не нашел я болото Горелое. Обычно по запаху его находил, а тут и запаха никакого не слышно, вот и сбился с пути.

– Так ясно же, теперича все снегом завалено, как можно дорогу найти? Ии-и-и! Никак! Придется тебе, котофеич, обратно, восвояси отправляться. Объяснишь хозяйке, так, мол, и так, заблудился, дороги нет...

– Не могу я! – горячо, с полными ужаса глазами возразил Баюн. – Потому что было у меня и другое задание, не выполнив которое мне лучше вовсе не возвращаться.

– Это, какое задание? – навострил ухо любопытный Волат.

– Не имею права рассказывать, – сказал кот, – но тебе, мряу, скажу. – Он огляделся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли их кто случайный, потом поманил лапкой великана, чтобы тот придвинулся еще ближе, и зашептал, задышал ему в ухо: – Велено мне принести с Горелого болота десяток яиц, тех, что избушка там снесла и приготовила. Яйца нужны для торта, который Ягуша будет печь в аккурат для Хрустального бала.