ибо за ним стоит особая, ничем не замутненная простота, готовая войти в нашу жизнь. У меня была привычка забивать все углы своего дома какими-то вещами.

Прежде всего, я нуждался в хорошем музыкальном центре. Затем шли мои книги, занимавшие не одну полку. Потом начинались красивые тряпки, мягкие игрушки, тёплые вещи, всякие соли для ванн, благовония, вина, еда — можно было заблудиться в моей пещере с сокровищами.

Но когда начались мои практики, я заметил, что мои потребности становятся всё проще и проще. Мне больше не было нужно всё это барахло. Теперь, когда у меня есть пустая комната с белыми стенами, где можно положить на пол циновку и усесться медитировать, я чувствую себя гораздо более счастливым, чем когда владел кучей всяких красивых вещей. Моя жизнь стала гораздо проще и светлее, ведь я понял: гонка за впечатлениями далеко не так интересна, как то, что происходит, когда мой ум становится тихим, как спокойные воды.

И последнее, о чём стоит упомянуть, чтобы закончить разговор о наших взаимоотношениях с собственностью. Есть время наслаждаться романтикой жизни и всеми теми вещами, которые мы упорно собираем вокруг себя. И есть время отказываться от всего этого и отпускать прежние заботы. И когда-нибудь наступит время, когда мы будем настолько свободны от всего этого, что сможем вновь владеть всем — не привязываясь ни к чему. Мне довелось посетить Свами Муктананду в его ашраме в Ганешпури. Придя к нему в комнату, я обнаружил его сидящим на стуле из чистого серебра перед столом из чистого серебра и вкушающим пищу с тарелки из золота высокой пробы. Чтобы просто оторвать этот стульчик от пола, понадобилась бы пара сильных мужчин. Я подумал: «Что же это за йог такой?» А потом я прочитал историю его садханы, понял, где теперь пребывает его сознание, и догадался, что вся эта экстравагантная роскошь не значит для него абсолютно ничего. И когда в этом мире, который есть ничто, люди дают ему золотые тарелки, он просто ест с них. С таким же успехом он мог бы есть с бананового листа[83]. Какое ему до этого дело?

Я не хочу сказать, что ради слияния с Богом мы должны отказаться от всей своей собственности (хотя Христос прямо говорил: «Возьми всё, что у тебя есть, и раздай бедным»). Всё зависит от того, в какой части цикла мы находимся. Будет просто замечательно, если у вас появится желание пересмотреть свои взаимоотношения со всем, что наполняет вашу жизнь, и нет ли в ней чего-нибудь такого, без чего нам будет гораздо легче. В Аштавакрагите сказано: «Мудрец, у которого нет привязанностей, не подвержен страданию, даже если живёт в миру». Прекрасно наслаждаться своим имуществом, своими идеями и чувствами — но только если мы в любой момент можем без сожаления отпустить их. Золотые тарелки? Великолепно. Тарелки из листьев? Просто отлично.

Имущество — только один из примеров. Наши обезьяньи умы похожи на суетливых монстров, которые вечно чего-то хотят, вечно что-то собирают, и всё гребут, гребут и гребут под себя. Чтобы привести всё это в порядок, нужно время; кроме того, не думайте, что суетливый ум легко примет подобную перспективу. И даже если духовное путешествие не научит нас ничему другому, оно, по крайней мере, подарит нам терпение.

Все многочисленные уровни привязанности нуждаются в проработке. Мы приходим в этот мир с набором всех трёх гун, всех сил, которые формируют наши желания, страсти, мысли и эмоции. Это часть багажа, с которым мы явились сюда, и, пока мы не покончим со всеми своими желаниями, они могут в любой момент вновь захватить над нами власть. В одной из египетских священных книг говорится: «Пусть твоё желание всегда стоит на той же ступени, что и цель. Если ты желаешь сверхчеловеческих радостей, будь готов принять сверхчеловеческие силы в своё человеческое тело, и помни, что от вершины до бездны — один шаг». Или как говаривал мой учитель Хари Дас: «Даже если святому девяносто три, он не может считать себя в безопасности» — имея в виду, что мирское способно вдруг появиться в любой момент и предъявить свои права.

До самого конца нашей садханы, пока у нас вообще кто-то дома, мирское таится где-то поблизости, готовое при первой же удобной ситуации броситься в бой. И в нашей собственной битве на Курукшетре, которая непрестанно идёт у нас в душе, мы бьёмся именно с этим зовом природы. Для того чтобы поймать наше внимание, желания используют эго с его инстинктами выживания и воспроизводства. Если мы практикуем отречение, то должны быть готовы к могучим приливам этих желаний. В этом-то и состоит цель практики — научиться распознавать влияющие на нас силы, чтобы иметь возможность нейтрализовать их.

Многие воспринимают слово «отречение» в таком контексте: мир плох, и потому мы должны отвергнуть его. Это понимание абсолютно неверно. Проблема не в том, что мир есть зло, но в том, что мы слишком к нему привязаны. Мы связаны своими привязанностями по рукам и ногам и пытаемся избавиться от этих пут, используя специальные техники. Упражнения, связанные с отречением и очищением, призваны помочь нам в этом. Задача, достойная Гуддини, ей богу!

Так что дело не в том, что мир — это зло, а в том, что нам нужно как-то справиться со своими желаниями, чтобы они не доминировали над нашим сознанием всё время, и поэтому отречение не имеет ничего общего с попытками стать «хорошим парнем». Это не хорошо — отказаться от секса или держать пост; мы отрекаемся не для того, чтобы стать хорошими, — это бы значило застрять в ловушке под названием сатвик, то есть в стремлении быть милым и положительным. Мы отрекаемся лишь потому, что хотим кое от чего избавиться. Мы делаем это потому, что видим свои путы и решили открыться возможностям, гораздо более интересным, чем просто шанс получить немедленную награду. Мы практикуем отречение, когда желание продолжать путь в нас сильнее, чем желание выпить ещё одну банку ледяной колы.

Мы не раз проводили психологический эксперимент под названием «отложенная награда». Вопрос в том, согласен ли человек отказаться от маленькой конфетки сейчас, если ему пообещать, что позже он получит большую; насколько большой должна быть эта вторая, чтобы ради неё отказаться от первой, и насколько поздно испытуемый её получит, ну и весь этот экспериментальный бред. Главный вывод, к которому мы пришли, заключался в следующем: современное