это всего лишь ещё одна игрушка эго. Можно сколько угодно думать, что мы от чего-то отрекаемся, — если всё сказанное выше действительно происходит, мы только обеими руками набиваем закрома эго новым добром.

На Востоке все многочисленные системы йоги строятся вокруг практик очищения и отречения. Одна из них в индуистской традиции носит название аштанга-йога — «восьмичленная йога». Она была введена Патанджали где-то в III–IV веках нашей эры, но явилась результатом гораздо более древних практик. Аштанга-йога представляет собой структурированную последовательность шагов, при помощи которых можно привести в порядок разные части игры, в которую мы играем. Это полная и подробная карта, пользуясь которой можно прийти к Богу и, познакомившись с ней поближе, понять, каким образом практики отречения работают в контексте общей системы йоги.

В аштанга-йоге существует детально разработанная программа очищения и соблюдения правил. Это два краеугольных камня аштанга-йоги, которые носят названия яма и нияма соответственно.

Пять ям, или пять самоограничений, суть следующие: не наносить вреда, не лгать, не красть, не поддаваться похоти и жажде обладания вещами. Пять нням, или предписаний: чистота, довольство тем, что есть, дисциплина, изучение священных текстов и смирение перед Богом.

После ямы и ниямы идёт третья часть — принятие ритуальных поз, или асан, что мы в просторечии чаще всего и называем хатха-йогой.

Далее идёт пранаяма — дыхательные упражнения, которые тоже традиционно считаются частью хатха-йоги. Это четвёртая часть.

Вторая четвёрка вся связана с медитацией. Сначала идёт пратьяхара, начальная стадия медитативной практики, которая подразумевает отрешение сознания от чувств. Мы постепенно уводим сознание вглубь, пока не будем в состоянии созерцать игру собственных чувств, в то же время сохраняя фокус внимания на дыхании. Следующие три части аштанга-йоги: последовательно углубляющиеся уровни медитации, которые называются дхарана (концентрация), дхьяна (глубокая медитация) и самадхи (Единство), которые и приведут вас прямиком к Брахману.

Именно такой порядок восьми фаз далеко не случаен. Первые ступени должны обязательно предшествовать последующим. Ни в коем случае нельзя перепрыгивать через этапы. Когда я был в Индии, Махарадж-джи как-то сказал мне: «Никто больше не занимается хатха-йогой». Я был очень удивлён: «Но, Махарадж-джи, — сказал я, — в Америке она очень популярна». На что Махарадж-джи возразил: «Нет, никто больше не практикует хатха-йогу правильно, потому что она подразумевает, что вы уже соблюдаете все ямы и ннямы, а этого никто не делает ни у вас, ни здесь».

Так что существует восемь последовательных ступеней аштанга-йоги, и из них именно первая ступень, яма, имеет отношение к практикам отречения. Вы только представьте себе: мы считаем, что уже так далеко продвинулись по духовному пути, потому что практикуем отречение, а на самом деле это только первая ступень лестницы! Мы с вами — всего только первоклашки!

Яма, как мы уже говорили, включает пять пунктов: не проявлять насилия, не лгать, не красть, не испытывать похоти, не включаться в отношения получения-и-отдачи. Пять «нет». По-индийски они называются ахимса, сатья, астейя, брахмачарья и апариграха. Всё это звучит очень хорошо даже с западной точки зрения. Вопрос только в том, что будет, если мы попытаемся жить согласно этим заповедям? Начнём с самой первой: ахимса — «не убий», предмет, на который я, честно говоря, не обращал особого внимания, поскольку Гита вся — о войне. И всё-таки вот она — одна из предпосылок игры, первый шаг по пути аштанга-йоги: «не убий» и всё тут. И что нам теперь с этим делать? Как это сочетается с битвой на Курукшетре, с Кришной, который убеждает Арджуну поскорее вступить в бой? Другими словами, может ли человек, придерживающийся ненасилия, совершить насильственное действие?

Махатма Ганди был одним из главных провозвестников ненасилия, и это не мешало ему работать с Гитой и жить по ней всю свою жизнь. Естественным образом возникает вопрос, не парадоксально ли это. Ганди говорил: «Когда была написана Гита, люди верили в ахимсу, но войны не только не были под запретом, но и никому даже в голову не приходило, что война и ахимса как-то противоречат друг другу»[84]. Полагаю, вам придётся как следует поднапрячься, чтобы понять, как такое возможно — как люди могли не видеть никакого противоречия между войной и ахимсой. Однако далее Ганди заявляет: «Но после сорока лет непрестанных попыток построить свою жизнь в соответствии с учением Гиты я со всем смирением пришёл к выводу, что полное отречение невозможно без соблюдения абсолютной ахимсы по отношению ко всем формам бытия»[85]. Другими словами, Ганди делает здесь для Гиты исключение; в споре, можно ли совершать насилие и при этом не нарушать ахимсы, он однозначно заявляет, что нельзя, что бы там ни говорила Гита. Мне кажется, что гуманистическое и мистическое значения этой предпосылки несколько расходятся между собой. Сострадание гуманиста — это чувство, испытываемое смертным человеком. Сострадание мистика созвучно Вселенной, которая создаётся, живёт и разрушается. Сострадание Кришны недоступно человеческому уму. Есть разные уровни мудрости, и мне вовсе не кажется невероятным, что хирург проводит операцию и причиняет пациенту боль, чтобы облегчить его страдания, то есть совершает над ним насилие ради определённой цели. Для того чтобы уничтожить иллюзию отдельного «я», Кришна вполне мог создать сценарий, который мы, люди, всё ещё идентифицирующие себя со своими якобы отдельными и независимыми «я», сочли бы ужасающим, — например, такой, как война.

Всё не так-то просто. Работая с ахимсой, мы, так или иначе сталкиваемся с теми силами природы, которые воплощает Шива — тот аспект Бога, который заведует хаосом и разрушением. Мы должны стараться придерживаться ахимсы, но в то же время почитать и дхарму, которая иногда может требовать насилия. Всё, что мы можем сделать в данной ситуации, — это возможно внимательнее прислушиваться к тому, каков должен быть наш следующий шаг.

Наши попытки практиковать ахимсу осложняются кучей сложностей и противоречий. Например, довольно долгое время я был вегетарианцем и думал, что практикую ахимсу. Молоко я, тем не менее, употреблял. И вот как-то на уикенд я отправился навестить Кена Кизи на его ферме в Орегоне. Кен знал, что я вегетарианец, но сам им, естественно, не был. Зато был большим шутником. Он позвал меня на прогулку по окрестностям, завёл в хлев и показал, как доят коров. Я восклицал: «О, как красиво!» Потом он провёл меня по саду. «О, как тут прекрасно!» Потом он привёл меня в поле, где я увидел двух огромных буйволов.

«Что ты собираешься с ними делать?» — наивно спросил его я. «Мы их откармливаем, чтобы