«Приезд мой, — писал он Этцелю, — доставил отцу большую радость.

Я нашел отца очень изменившимся. Он постарел физически, но ум и сознание у него совсем ясные. Семья, конечно, опечалена событиями, да и обстановка, надо сказать, безрадостная: кое-кто из близких погиб на войне в тех частях, которые активно участвовали в боевых действиях. Теперь в Нанте все до крайности восстановлены против императора. Никому в голову не приходит, что после всего произошедшего он осмелится вернуться в Париж. Ополченцы весьма задиристы и только и думают о том, как бы дать офицерам "в морду". Их, похоже, трудно будет организовать». В конце письма Жюль Верн высказывал предположение, что пруссаки все-таки не пойдут на Париж. «Говорят, их выдвинувшиеся части остановились».

В свои 42 года (непризывной возраст) Жюль Верн был назначен командиром боевого охранного судна «Сен-Мишель»! То есть собственной яхты, реквизированной для нужд правительства! Теперь к писателю обращались официально: «капитан Верн», и под началом его состояли 12 пожилых ветеранов Крымской войны, вооруженных длинными кремневыми ружьями и малого калибра медной пушечкой, «величиной с пуделя», как он с усмешкой сообщал Этцелю.

4 сентября до Кротуа дошли вести о катастрофе под Седаном.

«Что теперь будет с Вами, дорогой Этцель? — беспокоился о своем издателе Жюль Верн. — Ведь нашествие продолжается. Пруссаки идут прямо на Париж. Что теперь предпримет Республика? Здесь у нас к новому правительству относятся с полным одобрением, но вопрос — найдется ли оружие?»

И далее: «Если Париж окажет сопротивление, пруссаки, конечно, сами вынуждены будут просить мира, так как зима оВернется против них. К тому же они не могут обстреливать Париж, не взяв хотя бы одного форта, а ходят слухи, что наши форты неприступны. Если не будет измены, пруссаки не возьмут Париж, а провинция готова защищаться изо всех сил. Повсюду организуются отряды Национальной гвардии…»

Патрулируя устье Соммы, Жюль Верн пишет новый роман.

Называется он «Крушение "Ченслера"» — и это одна из самых мрачных вещей писателя. Франция потеряла Эльзас и Лотарингию, эти чудесные области навсегда отторгнуты. Контрибуция назначена в пять, а не в два (как надеялся Жюль Верн) миллиарда франков. Ощущение огромных потерь, каких-то трагических изменений падало на всю страну.

Вот и написалось «Крушение "Ченслера"».

Роман этот представляет собой дневник некоего Ж.-Р. Ка-заллона, пассажира указанного судна — трехмачтового, с прямым вооружением, водоизмещением 900 тонн. По тем временам — весьма неплохое судно. 29 сентября 1869 года «Ченслер» вышел из Чарльстона с грузом хлопка. Кроме Казаллона на трехмачтовике плыли господин Летурнер с больным сыном Андре, богатые супруги Кир — американцы, их компаньонка юная мисс Херби, а также инженер из Манчестера Фолстен и торговец Руби. Во время плавания в трюме «Ченслера» начался пожар. Хлопок горит, остановить пожар невозможно, потому что при попытке открыть люк может вспыхнуть весь корабль. К тому же становится известно, что в хлопке уложена (для пущей сохранности) стеклянная бутыль с пикратом калия — чрезвычайно взрывчатого вещества. В довершение ко всему сказанному, капитан «Ченслера» сходит с ума и командование ложится на его помощника Роберта Кертиса.

К счастью, «Ченслер» налетел на рифы небольшого вулканического островка посреди океана. «Да услышит нас Бог», — смиренно произносит господин Летурнер. «А разве Бог у нас на борту?» — пожимает плечами Фолстен. Он будто предчувствует ужасные лишения. Но, в конце концов, пассажиры и экипаж все-таки опять оказываются посреди океана — на сооруженном из обломков «Ченслера» плоту.

Вот тут и начинается главное.

«В осажденном городе можно хотя бы случайно отыскать в развалинах, в канавах, в закоулках какую-нибудь кость, какие-нибудь жалкие отбросы, чтобы хоть на минуту обмануть ужасный, сводящий с ума голод. Но на голых деревянных досках, много раз омытых волнами, не найдешь ничего, — мы обыскали все щели, все уголки, куда ветер мог занести хотя бы крошку».

Этцель призывал автора к сдержанности.

Война, нервы у всех напряжены, — зачем все эти ужасы?

Но Жюль Верн не придумывал никаких ужасов. Он рассказывал о том, что не раз уже происходило в морях. В данном случае он почерпнул факты из документов, касающихся «Медузы» — французского фрегата, который 2 июля 1816 года потерпел крушение у берегов Мавритании с четырьмястами пассажирами на борту. Офицеры и губернатор Сенегала полковник Шмальц бежали с судна на шлюпках, бросив экипаж и пассажиров на произвол судьбы. В течение двенадцати суток несчастных носило по волнам. Из ста пятидесяти человек в живых остались только пятнадцать. В свое время история «Медузы» наделала столько шума, что морской министр Франции был вынужден уйти в отставку. А подлинную историю несчастных рассказали выжившие на плоту пассажиры — инженер-географ Корреар и помощник судового хирурга Савиньи. Еще большую известность эти трагические события получили после того, как художник Теодор Жерико (1791— 1824) выставил в Париже написанную им картину «Плот "Медузы"» (1819).

Опасения Этцеля можно понять.

Каннибализм — не лучшая тема для воспитательных романов!

Но на этот раз Жюль Верн отстоял трагическую окраску романа.

«Я сознательно довел действие до всего самого ужасного, — писал он Этцелю, — и мне дорога эта развязка: ведь никто ничего подобного еще не описывал. Кроме того, герои романа спаслись. Не все, но спаслись. Я ведь знал о существовании пресноводных течений в открытом море. Несчастные на плоту погибали от жажды, а их окружала пресная вода…»

Немцы все-таки заняли столицу Франции. Бесстрашный Надар с помощью воздушных шаров держал связь с осажденными.

Узнав о смерти кузена Анри Гарсе, долго перед этим болевшего, Жюль Верн ненадолго вырвался в Амьен к семье.

Лучшие дома в городе были заняты пруссаками.

«У нас на постое сразу четверо, — сообщал Жюль Верн отцу. — Они, кажется, довольны. Еще бы, у себя в Пруссии они так не питаются. Они получают много риса, чтобы их крепило, так удобнее. Это тихие, кроткие парни из 65-го линейного полка. Онорина, весьма смыслящая в подобных делах, все отлично организовала».

В ночь с 17 на 18 марта 1871 года армейские артиллеристы, несшие дежурство на Монмартре, отказались отдать свои орудия представителям Правительства национальной обороны. Пошло в ход оружие.

Собственно с этого начались Семьдесят два дня Парижской коммуны.

Правительственные учреждения пали, Тьер[33] с министрами бежали в Версаль.

Красные фригийские колпаки, развевающиеся знамена. «Да здравствует Коммуна!» На Гревской площади перед зданием Парижской городской думы поставили деревянный помост. Ораторы, срывая голоса, сменяли друг друга. Депутаты с красными шарфами через плечо торжественно принимали у народа власть над Парижем. В этой внезапно разразившейся буре Жюль Верн пропустил декрет о своем награждении орденом Почетного легиона, но в каком-то смысле ему повезло. Орден, дарованный императором, он, скорее всего, не принял бы, но Наполеона III в Париже не было и под декретом стояла подпись императрицы-регентши.