«Амьен, — писал Жюль Верн старому другу Шарлю Валлю, — настолько близок от Парижа, что можно ощущать блеск столицы и в то же время находиться вдали от невыносимого шума и сутолоки. Да, кроме того, мой замечательный "Сен-Мишель" стоит на якоре рядом!»

Правда, Онорина оторвана от парижских бутиков и салонов, зато, гостеприимная по натуре, она теперь с удовольствием принимает нантских родственников и новых знакомых в просторном доме на углу улицы Шарля Дюбуа и бульвара Лонгвилль. Внизу пять комнат, наверху — три. Рядом с калиткой — медный морской колокол, подарок Поля Верна. Часть двора занимает оранжерея. В библиотеке — много книг, журналы, старые и новые тома «Необыкновенных путешествий». Кабинет — в круглой башенке, возвышающейся над черепичной крышей. Письменный стол, тяжелое вольтеровское уютное кресло, старинное лакированное бюро с выдвижными ящиками — знаменитая картотека.

«Мы постучали в дверь углового дома на тихой амьенской улице, — рассказывал итальянский писатель де Амичис. — Нас провели в уютную гостиную, куда тотчас вошел сам Жюль Верн, протягивая нам обе руки. Если бы мы встретили знаменитого писателя, не зная, кто он такой, то сильно бы удивились. Он похож, скорее, на генерала в отставке или на профессора математики, а может, на начальника департамента. Серьезный, внимательный взгляд, но во взгляде и речи — живость, присущая всем художникам. Держал он себя просто, на всем лежал отпечаток прямоты и чистоты мыслей и чувств. Судя по аккуратной одежде, по обдуманной речи и неторопливым движениям, Жюль Верн, несомненно, принадлежит к людям, которые не любят привлекать к себе внимание. Даже о своих произведениях он старается говорить бесстрастно».

Как и прежде, Жюль Верн вставал в пять утра.

Чашка шоколада и работа. Затем — завтрак и работа.

А затем — прогулка. Сперва по зеленой улице Порт-Пари… Потом по улице Виктора Гюго, с которой открывался прекрасный вид на готику Амьенского собора и на воды спокойной Соммы… Сын ревностного католика, Жюль Верн редко посещал воскресные службы — в провинциальном Амьене это, конечно, заметили. «Будучи бретонцем, — оправдывался писатель, — я по рассудку и по здравому смыслу, а также по семейной традиции все равно христианин и католик». Но в Жюле Верне никогда не было религиозной суровости, а Этце-лю он однажды написал так: «Вы, конечно, правы относительно того, что в этом мире наше земное существование является всем, но в жизни будущей оно — или ничто, или почти ничто. Так что в этой связи не так важно, как жил человек, важно, что жил он почтенно, по-христиански, по-католически».

В библиотеке Промышленного общества Жюль Верн внимательно просматривал газеты и журналы. Прежде всего «Ревю бле», «Ревю роз», «Космос», «Ла Натюр», «Л'Астрономи», конечно, бюллетени различных научных и географических обществ. Самое интересное он заносил в специальную записную книжку.

«У меня потребность работы, — не раз признавался Жюль Верн. — Работа — моя главная жизненная функция».

Но с каждым годом работы становилось все больше. «Я изнемогаю, создавая по три книги в год, — писал Жюль Верн своему другу и издателю летом 1871 года. — Я рад, что Вы сами предлагаете изменить условия нашего договора так, чтобы за ту же сумму я мог писать только две книги в год. Это прекрасно. Узнаю Ваше доброе сердце. Но при нынешней ситуации на рынках денег этих (9—10 тысяч франков в год) уже не хватает. Кажется, на меня надвигается нужда. Я невольно задумываюсь, не придется ли мне вернуться к биржевой деятельности?»

Конечно, Жюль Верн преувеличивал, но Этцель намек понял и 25 сентября 1871 года между писателем и издателем был заключен новый договор. Теперь вместо трех томов в год Жюль Верн обязался поставлять издателю всего два, при этом получая уже 12 тысяч франков…

В первые годы амьенской жизни Жюль Верн часто бывал в Париже.

Каждая поездка касалась дел, но Онорина нервничала. Она знала (пусть и не в подробностях) о смерти мадам Дюшен, но ведь Париж опасен… Париж всегда опасен… Популярность мужа… Давние артистические знакомства… Седеющий красавец — с усами, с шкиперской бородой, на Жюля Верна оглядывались… Но писатель действительно почти все время, проведенное в Париже, отдавал работе — обсуждал с Этцелем планы новых романов, консультировался с учеными, изучал географические карты разных эпох, знакомился с отчетами старых и новых экспедиций. Даже в Амьене во время домашних приемов он мог вдруг покинуть гостей и уединиться в кабинете. Он чрезвычайно нуждался в понимающем собеседнике… или собеседнице… С Этцелем ему не всегда получалось выговориться, а Онорину литература мало интересовала. Волнения исследователей, героев и путешественников были ей чужды. Своих детей по следам Роберта и Мэри Грант она бы не пустила…

В романе «Страна мехов» полярную экспедицию организовала компания Гудзонова залива. На глаза Онорине как-то попалась реклама, указывавшая на «изобилие пушного зверя и рыбы» в каком-то торговом заведении. Онорина не сразу поняла: какой это пушной рыбы? Ну да, пугал ее муж, это так — северная форель обрастает мехом.

Шутка эта попала в роман.

Но быт путешественников Жюль Верн описывал просто.

«За открытой дверью виднелся несуразный письменный стол, а перед ним безобразное зеленое кресло с подновленным сиденьем, из которого торчал конский волос, закручиваясь множеством игривых завитков, как кудряшки на парике самого Клапатрона…»[36] Конечно, можно было писать и так, подобно бальзаковским картинам из «Сцен парижской жизни», но полярный форт Рейли — это не Париж.

И Жюль Верн описывал обстановку форта совсем по-другому.

«Середину залы занимала громадная печь, наполовину кирпичная, наполовину кафельная; ее большая железная труба, выведенная сквозь потолок, выбрасывала наружу клубы черного дыма. Печь пыхтела, гудела и накалялась, поглощая полные лопаты угля, которые, не жалея, подбрасывал специально приставленный к этому делу солдат-истопник. Порою в трубу залетал снаружи порыв ветра. Тогда едкий дым вырывался из топки и расползался по зале; языки пламени лизали кирпичную кладку, густое облако заволакивало лампы, свет тускнел, и сажа осаждалась на потолочные балки. Острые струйки холодного воздуха пробивались сквозь щели дверей и окон, брусья скрипели, балки стонали…»

И все же в доме было тепло.

Можно было наполнять оловянные стаканчики крепким виски.

Форты, подобные описанному, героям романа «Страна мехов» предстояло ставить по всему северу Канады. Лейтенант Джаспер Гобсон был убежден: России и без того хватает территорий, значит, в недалеком будущем она непременно уступит свои американские владения правительству Соединенных Штатов.