По специальному желобку с другого конца контейнера ссыпалась маленькая горстка пепла. Механизм-уборщик тут же принялся за работу.

«Учительница» и «плейбой» несли к контейнеру человека. Стоя навела на них бластер: «отпустите его». Биороботы не отпустили даже, а бережно положили человека перед нами.

В истлевших одеждах лежал желтый, с какой-то прозеленью скелет. Кое-как выдерживающий транспортировку, он не выдержал прекращения движения, соприкосновения с почвой и развалился. Левая рука и таз были теперь отдельно.

С первого взгляда стало ясно, он действительно одного с нами вида.

Мы лихорадочно принялись за него со всей нашей аппаратурой, которая хоть как-то годилась для этого. Биоавтоматы спокойно ждали, когда мы закончим (их программа, очевидно, предполагала подчинение человеку, причем любому).

— Где вы его нашли? — мой голос дрожал. Я поймал себя на том, что не хочу выказывать слабость перед киборгами.

— На берегу реки, — ответила «учительница».

— Их теперь находят крайне редко, — мимика маски «плейбоя», как ей положено, изображала уверенность в себе и в банковском счете, общее добродушие и белозубый оптимизм.

— Но тут как раз размыло берег, и он проступил, — «учительница» говорила так, будто объясняла экскурсантам, каким образом останки шерстистого носорога оказались в школьном музее.

— Их там было двое, — добавил «плейбой».

— Вы вообще-то понимаете, кто это? — грозно спросила Стоя.

— Человек, — ответ биоробота был отнюдь не бесстрастным. «Плейбой» недоумевал, зачем его заставляют говорить очевидное. Видимо, не отвечать на вопрос человека он не мог, но отвечая, испытывал сомнения в умственных способностях спрашивающего.

— Кто я? — Стоя ткнула пальцем себя в грудь.

— Человек. — Маска «плейбоя» по-прежнему изображала оптимизм и все смежные с ним чувства, но в голосе слышалось раздражение.

— В чем разница? — Стоя обращалась к «учительнице», показывая на скелет и на себя.

— Во времени, — ответила «учительница».

— То есть?

— Это бывший человек, — в отличие от своего напарника она была терпелива, — а вы все трое будете бывшими людьми завтра.

— Это угроза? — удивился Марк.

— Скорей, философия, — ответил я.

— Не бог весть какое открытие, — фыркнул Марк.

— Ну, а живые где? — Стоя спросила, боясь ответа.

«Учительница» протянула нам полимер со схемой. Марк выругался. Стоя сказала киборгам:

— Мы там уже были. Там нет.

— Не может быть, — не поверила «учительница».

— На каждом континенте уверены, что люди есть на соседнем — говорю я. — Это значит, между биоавтоматами нет системы связи, во всяком случае, единой. И ни о каком государстве биороботов, их самоорганизации речи нет. Просто слоняются себе по материку, то есть выполняют положенное их программой и знают, что по другую сторону моря есть человек. Но это для них нейтральное знание — я обращаюсь к «учительнице» — ведь так?

— Когда были люди, я учила маленьких детей, — сказала «учительница».

— И что? Ты скучаешь без них? Тебе грустно без своей работы? — живо спросил Марк.

— Да. — «Учительница» смахнула слезинку, надеясь, что мы не заметили. — Но я знаю, что это имитация чувства, пусть и на основе самоусложняющейся программы. Программа развивается, может усложнять себя до бесконечности. Но это означает только, что всё более сложной становится имитация. Вот чего не учли разработчики.

— Есть! — у Стои были первые данные. — Он умер около ста лет назад.

— Тогда как раз всё и закончилось. — Обаятельная улыбка «плейбоя» и сухой, равнодушный голос.

— Что произошло? — мы спросили все.

— Мы не знаем, — сказала «учительница».

— Но вы помните, как это было?! — кричу я. Вы должны помнить!

— Мы тогда выполняли свою работу и не отвлекались, — ответила «учительница».

— То есть ты учила детей и не заметила их гибели?! — возмутилась Стоя.

— Разработчики тогда только-только запустили программу нашего самоусложнения, — сказал «плейбой».

Эта его улыбка. Я ударил по ней кулаком, потом рукояткой бластера. Бил до тех пор, пока не расколол ее до трещин, до вмятин в материале, из которого она сделана. «Плейбой» не сопротивлялся.

— Ну как, полегчало? — спросил Марк, когда я остановился.

— Мне жаль вас, — сказала «учительница». — Вы так и не смогли разобраться в смысле своего существования, но всем вам было больно и страшно умирать.

— У тебя достоверно получается, — киваю я.

— Я не имитирую, — отвечает «учительница».

— Что, в самом деле, жалеешь? — скривился Марк.

— Я пытаюсь.

— Неужели никто не спасся? — перебивает нас Стоя.

— Мы не знаем, — отвечает своим изувеченным ртом «плейбой».

— Этого не может быть, — уже тише продолжает Стоя. — При таких технологиях, при таком могуществе!

— Они, — Стоя чертит пальцем овал над черепом. Затем показывает на свое лицо, — отличались чем-то от нас?

— Нет, — отвечает «плейбой».

— С нашей точки зрения, нет, — поправляет его «учительница».

Город предстал теперь в своем истинном беспощадном и страшном свете. Никакая не Гармония. Природа разлагает труп Цивилизации. Мы застали на некой точке равновесия, но распад уже идет. Еще лет двадцать, тридцать, может быть, пятьдесят, и корни разрушат стены, цветы забьют собой витражи, вьюны и лианы поглотят арки и памятники.

Их корабли и ракеты поминутно отправляются в космос ни для кого. Их приборы и аппараты изучают Вселенную, но некому осмыслять эти биллионы мегабайт добытой информации, некому делать немыслимые открытия или же ужасаться пределу своих возможностей здесь.

Насколько хватит ресурса, космические корабли будут лететь и лететь, газонокосилки подстригать и подстригать.

Биороботы, натыкаясь на останки своих создателей, так и будут отправлять их на утилизацию, одни равнодушно, другие (чьи мозги сконструированы более талантливыми разработчиками), имитируя при этом сострадание, жалость, может, даже любовь.

Поезд на монорельсе по гигантской кольцевой огибал мегаполис. В вагонах скелеты (по каким-то причинам биороботы сюда не добрались, может, не собирались вовсе). Здесь счет шел уже на десятки и сотни. Их позы. Они спали на лавках. Сидели возле костров, что были когда-то разведены ими на полу вагонов. Вот двое в углу, в обнимку под ворохом истлевших газет. Что же, конец Цивилизации был жалок.