Снова долгий, страстный, полный голода поцелуй.

— Сын… Я поверить не могу.

— Почему?

— Вчера еще я был на грани отчаяния… думал не смогу тебя найти. Все произошло быстро и случайно. Твое фото в местной газете. Работник месяца… бухгалтер на развивающейся ферме. И рядом с тобой бородатый мужик… — хмурится вдруг Людвиг. — Что за хрен?

— Ты про хозяина фермы? Данила Григорьевич… Мой работодатель…

— На фото он пялился на тебя совсем не как работодатель!

— Ой, Лед, только не сейчас!

— Так… — снова хмурый взгляд исподлобья.

— Нет! Не будем вмешивать в наши отношения ревность! Умоляю! Ты не представляешь, как я тосковала по тебе. Я… деньги копила. На билет в Амстердам. Звонила и звонила по тому твоему номеру… Снова и снова.

— Правда?

— Клянусь. Только о тебе могла думать.

Наши глаза снова встречаются и у меня перехватывает дыхание. Во рту пересыхает, торопливо облизываю губы.

Поза Людвига непринужденная, но это нарочито. На самом деле, чувствую, что он очень напряжен, как зверь перед прыжком. Руки засунуты в карманы брюк. И, как мне кажется, сжаты в кулаки. Ощущение, что он все еще очень зол на меня… От него исходит настолько мощный поток мужской энергетики, силы, власти, что мне становится не по себе.

Губы Людвига плотно сжаты, глаза пылают. Запрокидываю голову, следя за его шагами.

— Ты веришь мне? — спрашиваю хрипловатым от волнения голосом.

— Да… верю.

— Но выглядишь так, словно еще сердишься! Ты… меня пугаешь. Что ты задумал?

Лед надвигается на меня, а я пячусь назад. Между нами виснет напряженная, звенящая тишина.

— Тебе не нужно меня бояться. Я буду очень нежен, и осторожен.

Выдыхаю с облегчением. Мы истосковались друг по другу… Да, наши тела может и отвыкли немного друг от друга… Мое так и вовсе полно противоречивых сигналов. Тут и страх, и желание, и нервозность…

— Нам необходимо наверстать упущенное время. Срочно, — хрипло командует Лед. Подхватывает меня на руки.

— Где твоя спальня?

— Там… — показываю рукой.

Оказывается, наши тела не забыли друг друга. Все как раньше: горячий вкус, оглушающая жажда, трепет узнавания. Его губы горячие, сладостные. Кончиком языка Лед нежно ласкает мой рот. Его пальцы зарываются мне в волосы, потом распускают дурацкий, сделанный наспех для работы хвост, и они рассыпаются по плечам и груди. Язык Людвига жадно ныряет в глубину моего рта. С ума схожу от родного вкуса любимого, по которому так безумно тосковала. Жар его ладоней на моей талии опаляет кожу.

Лед прокладывает дорожку поцелуев от моей шеи к груди. Соски начинают болезненно ныть в предвкушении ласки, внизу живота появляется болезненное тянущее ощущение. Он поглаживает мою грудь, кончиками пальцев касается сосков. Лед садится на край постели, широко расставив ноги. Ослабев, прижимаюсь к нему. Он срывает с меня топик и, наклонившись к моей груди, втягивает один сосок в рот, щекочет языком.

На мне остаются лишь короткие шорты и трусики. Хочется скинуть их побыстрее. Они меня раздражают, мешают полностью слиться с любимым.

Руки, сжимающие мою талию, сначала спускаются на бедра, стискивают их сильно, почти до боли, и опускаются еще ниже, по внутренней стороне бедра туда, где все горит, ноет, течет от желания. Хочу, чтобы поторопился, умираю от желания ощутить его в себе. Но Лед словно нарочно хочет помучить меня. Его ласки нежны и намеренно неторопливы. Он играет ртом с сосками, лижет их, сосет. Последнее время моя грудь такая чувствительная, что сейчас не могу сдержать реакцию на эти ласки. Вскрики, стоны, которые и смущают меня, и в то же время не могу их остановить.

— Умоляю… — не в силах терпеть, прошу любимого.

— Что такое?

— Ты знаешь.

— Не знаю, крошка. Скажи мне.

— Я… хочу тебя, — признаюсь, преодолевая стыд.

— Не представляешь, как я тебя хочу. Но сначала… хочу, чтобы ты разгорелась как следует.

— И так вполне достаточно!

Охаю, потому что в этот момент Лед проникает в меня пальцем. Его ладонь настолько горячая, что кажется на чувствительном месте останется ожог…

— Прошу…

Людвиг смотрит на меня снизу-вверх и улыбается:

— Хорошо. Очень хорошо.

Дернув за шорты, он стаскивает их с меня одной рукой. Второй он все еще во мне. Палец растягивает, двигается во мне, а большой гладит чувствительный бугорок, высекая искры. Простые хлопковые трусики — все что оставалось на мне, буквально испаряются в опытных руках Людвига.

— Лед… пожалуйста… — произношу почти беззвучно.

— Я и сам сейчас взорвусь, маленькая моя, — стоном отзывается любимый.

Слившись в объятии, мы падаем на кровать. Лед на секунду замирает, нависая надо мной, окидывая жадным взглядом мое обнаженное тело. Проводит ладонью по подросшему животу.

— Я буду осторожен.

Он касается моих ног, разводит их, устраиваясь между. Не понимаю, когда он сам успел раздеться. Все для меня происходит как в тумане. Из которого меня вырывает первое проникновение. Оно подобно взрыву. Тело отзывается жадным упоением.

Снова и снова Лед погружается в мое тело, даря невыразимое наслаждение. Раскачивая качели наслаждения до предела, вознося меня все выше, к самой недосягаемой точке. Спальня наполнена стонами, влажными шлепками. Оба дышим прерывисто, подбираясь к краю. Подходим к нему одновременно, сливаясь в единое целое, взрываясь, обессиленно падаем, разбиваясь и возрождаясь.

* * *

Мы проводим в спальне несколько часов. Принимаем душ и снова занимаемся любовью, потом болтаем, восполняя пробелы, делимся наболевшим, тем что пережили за месяцы разлуки. Рассказываем о тоске, о боли. О предательстве. Кто бы мог подумать, каким мерзавцем оказался Бьерн! Не могу отойти от шока, он всегда казался мне таким воспитанным и приличным мужчиной… Воистину, чужая душа потемки. Поэтому вдвойне надо радоваться и ценить, когда ты нашел свою половину. Человека, которому можешь довериться целиком и полностью. Клянемся друг другу, не откладывая до свадьбы, что будем теперь всегда предельно честны и откровенны. Никаких страхов. Никаких побегов.

Свадьбу тоже обсуждаем. Лед намерен закатить пышное торжество. Я склоняюсь к скромной церемонии. Ясно, что не договоримся, и пора сделать паузу.

Решив, что пора выпить чаю, все еще обнаженные, завернувшись в простыни, выбираемся на свободу. Я с ума сошла — совершенно позабыла, что не одна живу. И вот, когда смеясь, вваливаемся в кухню — натыкаемся на тетку, наливающую себе в этот момент тарелку борща.

Тетка вскрикивает, половник падает. Белая блуза бедняжки теперь вся в бардовых брызгах. Мы хохочем…