Рубил Крестьянин Дуб близ корня топором.

Звучало дерево, пускало шум и гром;

И листья на ветвях хотя и трепетали,

             Близ корня видючи топор,

Но, в утешение себе, с собой болтали,

      По лесу распуская всякий вздор;

А Дуб надеялся на корень свой, гордился

             И презирал мужичий труд.

                     Мужик же все трудился

И думал между тем: «Пускай их врут.

Как корни подсеку — и ветви упадут!»

БОЙНИЦА И ВОДОПАД

С гор страшный водопад лился, шумя рекою;

С бойницы же ревел град ядр, и огнь, и гром.

             Так что и с твердою душою

             Нельзя идти к ним напролом.

Но воинам чрез них пробраться было должно:

             В военной службе нет не можно!

                      Что ж делать, что начать?

                      На месте не стоять.

                      Назад не отступать,

                      Чтоб не прослыть трусами;

Сего не водится меж русскими полками.

Но, к счастью, вождь у них старик уж был седой,

             Хоть не мудрец и не герой,

             А самый человек простой,

Но только в опытах весь век проведший свой.

             «Чего, ребята, вам бояться? —

             Он им с усмешкою сказал

И батарею им и волн рев пéрстом показал.—

                      Осмельтесь попытаться!

                            Под этот поднырнем,

                            Под эту подползем».

             Вот так и сделалось — решились:

      Вода и огнь чрез них перекатились.

Какой бы нам извлечь из притчи сей совет?

Ум опытный лишь зрит и отвращает вред.

ХОЗЯЙКА

       Хозяйка, клюшница, досужа домоводка,

                   Старуха иль молодка,

            Нет нужды до того, но только мать,

       Держала в доме птиц и их сама кормила,

            Умеренно бросая зерн.

                   Довольны птицы были,

                   Что шел им нужный корм;

                   Хозяйку все хвалили,

                          Благодарили,

            И меж собою говорили:

            «Чего ж еще? Дают нам хлеб зобать.

                   А чтоб нам жирным стать,

               Того мы можем подождать,

            И на хозяйку не за что сердиться».

       Меж тем хозяйке той случилось отлучиться

                   Куды-то со двора;

                         Она ушла,

       Замедлилась, а птиц кормить пора пришла.

Мальчишка, сын ее, схватя с пшеницею лукошко

            И высунясь по пояс из окошка,

               Ну полной горстью корм бросать;

                   А птицы — ну клевать,

               И, наклевавшися до сыта,

            Как уж нечего им стало ждать,

                   Пошли по гнездам спать.

                   Хозяйка домовита

               С умом умела награждать.

КОРАБЛЬ И ИГЛА

             Корабль на полных парусах

             Летел, как птица на крылах,

             — За ним не успевало око,—

      И думал о себе вельми высоко:

«Как,— говорил,— чтоб смел со мною кто равняться

В отваге, быстроте, величии, красе?

                         Не может статься;

                     Ничто передо мною все!»

«Так точно, государь! ты можешь величаться,—

Сказала на корме магнитная Игла.—

Ты царь морей! Я твой министр, я прах земли,

И в мыслях равной быть с тобою я страшуся;

Но, смею доложить, я сколько ни мала,

             А лишь попорчусь, пошатнуся —

                        Ты сядешь на мели.

И.И. Дмитриев 

МЫШЬ, УДАЛИВШАЯСЯ ОТ СВЕТА

     Восточны жители, в преданиях своих,

Рассказывают нам, что некогда у них

Благочестива Мышь, наскуча суетою,

          Слепого счастия игрою,

Оставила сей шумный мир

И скрылась от него в глубокую пещеру:

          В голландский сыр.

Там, святостью одной свою питая веру,

К спасению души трудиться начала:

                  Ногами

                  И зубами

          Голландский сыр скребла, скребла

          И выскребла досужным часом

Изрядну келейку с достаточным запасом.

Чего же более? В таких-то Мышь трудах

          Разъелась так, что страх!

          Короче — на пороге рая!

          Сам бог блюдет того,

Работать миру кто отрекся для него.

Однажды пред нее явилось, воздыхая.

Посольство от ее любезных земляков;

Оно идет просить защиты от дворов

          Противу кошечья народа,

Который вдруг на их республику напал

И Крысополис их в осаде уж держал.

          «Всеобща бедность и невзгода,—

Посольство говорит,— причиною, что мы

          Несем пустые лишь сумы;

          Что было с нами, все проели,

А путь еще далек! и для того посмели

          Зайти к тебе и бить челом

Снабдить нас в крайности посильным подаяньем».

Затворница на то, с душевным состраданьем

И лапки положа на грудь свою крестом:

«Возлюбленны мои!— смиренно отвечала.—

Я от житейского давно уже отстала;

          Чем, грешная, могу помочь?

Да ниспошлет вам бог! а я и день и ночь

          Молить его за вас готова».

Поклон им, заперлась, и более ни слова.

       Кто, спрашиваю вас, похож на эту Мышь?

Монах? Избави бог и думать!.. Нет, Дервиш.

ДУБ И ТРОСТЬ

          Дуб с Тростию вступил однажды в разговоры.

«Жалею,— Дуб сказал, склоня к ней важны взоры,—

Жалею, Тросточка, об участи твоей!

Я чаю, для тебя тяжел и воробей;

Легчайший ветерок, едва струящий воду,

Ужасен для тебя, как буря в непогоду,

          И гнет тебя к земли;

Тогда как я — высок, осанист и вдали