– Правду? Ты ни черта не знаешь о правде! – Она повернулась, влажные глаза ярко сверкали. – Я стояла в этой самой комнате и рассказывала тебе все – все! – о своем отце. Я доверила тебе его благополучие, самое важное в моей жизни! Где тогда была твоя правда?

– Я был связан соглашением. Думаешь, мне легко было сидеть здесь и слушать все это, зная, что я не могу дать тебе ничего взамен?

– Да. Да, думаю, для тебя это всего лишь рабочая рутина. Если бы ты сказал мне об этом той ночью, или на следующий день, или на следующий, я, может быть, поверила тебе и простила.

Время. Разве она не говорила ему, насколько важно время. Теперь она ускользала от него, а он ничего не мог ей предложить, кроме извинений.

– Я собирался рассказать тебе все с самого начала. Завтра.

– Завтра? – Она медленно кивнула. – Завтра очень удобны. Жаль только, что они так редко наступают.

Тепло, которое тянуло его к ней, померкло. Он уже видел этот взгляд, когда Стюарт загнал ее в угол, и она не могла сбежать. Стюарт использовал физическую силу, но эмоциональное давление еще хуже.

– Прости меня, Кирби. Если бы я рискнул и рассказал тебе правду этим утром, все бы сложилось по-другому для всех нас.

– Я не хочу твоих извинений! – Слезы вновь хлынули из ее глаз. Она бы пожертвовала всем, теперь ее гордость уничтожена. – Я думала, что нашла мужчину, с которым могу разделить свою жизнь. Я влюбилась в тебя в одно мгновение. Никаких вопросов, никаких сомнений. Я верила всему, что ты сказал мне. Я отдала тебе все, что у меня было. Никто никогда не заглядывал так глубоко в мою душу, как ты. Я доверила тебе всю себя, и ты использовал меня. – Отвернувшись, она прислонилась лицом к столбику кровати.

Это правда, он не отрицал. Он использовал ее так же, как Стюарт. Так же, как Мелани. Его любовь никак не отличалась, хотя он надеялся, что она совсем другая.

– Кирби. – Ему потребовалась вся сила воли, чтобы не подойти к ней и успокоить. Но он успокоит только себя, если сейчас приблизится к ней и заключит ее в объятия. – Ты ничего не можешь мне сказать такого, чего бы я сам себе не говорил. Я приехал сюда ради работы, но я влюбился в тебя. Меня тоже никто не предупреждал. Я знаю, что причинил тебе боль. Я не могу повернуть время вспять.

– Ты ждешь, что я упаду в твои объятия? Скажу, что ничто больше не имеет значения, кроме нас? – Она обернулась. Ее щеки все еще были влажными, но глаза высохли. – Это все важно, – уныло произнесла она. – Твоя работа закончена, Адам. Ты нашел своего Рембрандта. Забирай его, ты заслужил.

– Ты не вычеркнешь меня из своей жизни.

– Ты уже сделал это за меня.

– Нет! – Ярость и чувство неудовлетворенности охватили его. Адам схватил Кирби и развернул к себе. – Ты должна осознать положение вещей, потому что я вернусь. – Его дрожащие руки погладили ее по волосам. – Ты можешь заставить меня страдать. Господи, ты действительно можешь. Сейчас я оставлю тебя, но вернусь.

Прежде чем ее гнев сбил его с ног, он развернулся и вышел.

Фэйрчайлд спокойно ждал его в гостиной, сидя у камина.

– Думаю, вам это необходимо. – С этими словами он указал на бокал скотча на столе подле него. Он наблюдал, как Адам опустошает его. Филиппу не нужно было объяснять, что произошло.

– Мне жаль. Ей просто больно. Надеюсь, со временем рана затянется, и она сможет выслушать.

Костяшки пальцев Адама побелели.

– Я так и сказал ей, но сам в это не верю. Я предал ее. – Он поднял взгляд на Фэйрчайлда. – И вас.

– Ты сделал то, что должен был. Ты должен был сыграть эту роль. – Филипп опустил руки на колени и посмотрел на них, размышляя о собственной роли. – Она бы справилась с этим, Адам. Она достаточно сильная. Но даже у Кирби есть точка кипения. Слишком быстро это случилось после Мелани…

– Она не позволила мне утешить ее. – С мукой во взгляде он отвернулся к окну. – Кирби так страдает, а мое пребывание в доме только все усугубляет. – Он уставился в пустоту. – Я уйду, как только соберу вещи. – Он встал и посмотрел на маленького лысеющего старичка, сидевшего напротив камина. – Я люблю ее, Филипп.

Фэйрчайлд молча наблюдал, как он уходит, впервые за шестьдесят лет чувствуя себя старым. Старым и усталым. Глубоко вздохнув, он поднялся и направился в комнату дочери.

Она, свернувшись, лежала на кровати, обхватив голову коленями и руками. Молчала, не шевелилась, словно разбитая кукла. Когда он сел рядом, она вскинула голову. Он начал поглаживать дочь, и ее тело медленно расслабилось.

– Мы когда-нибудь перестанем делать из себя глупцов, папа?

– Ты никогда не была глупой.

– Кажется, была. – Положив подбородок на колени, она смотрела в пустоту. – Я проиграла наше пари. Полагаю, ты откроешь ту коробку сигар, которая у тебя осталась.

– Думаю, мы можем принять во внимание смягчающие обстоятельства.

– Как щедро с твоей стороны. – Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. – Разве ты не собираешься в больницу, чтобы поддержать Харриет?

– Да, конечно.

– Тогда тебе лучше идти. Ты нужен ей.

Его тонкая костлявая рука продолжала гладить ее волосы.

– А ты?

– О, папа. – Слезы хлынули потоком, когда она повернулась к его руке.

Кирби спускалась по лестнице за Кардсом, который нес ее сумки. Прошла неделя с тех пор, как она обнаружила Рембрандта, долгая мучительная неделя. Она не находила утешения ни в искусстве, ни в доме. Все здесь хранило воспоминания, которые пугали. Она мало спала, а ела еще меньше. Знала, что теряла связь с тем, кем была раньше, и теперь собиралась вернуть себя.

Кирби открыла дверь Кардсу и остановилась в замешательстве, ослепленная ярким радостным утром. Ей захотелось заплакать.

– Не понимаю, с чего бы нормальному человеку вставать в такую рань и ехать куда-то в неизвестность.

Кирби взяла себя в руки и обернулась к отцу, который, босой и в отвратительном халате, спускался по лестнице. Редкие волосы стояли дыбом.

– Ранней пташке достанется червячок, – сказала она. – Я хочу добраться до домика и обосноваться. Будешь кофе?

– Только не тогда, когда я сплю, – пробормотал он. Кирби коснулась его щеки. – Не знаю, с чего ты вдруг собралась в эту лачугу в Гималаях.

– Это хижина Харриет, очень удобная. В Адирондаке, в двадцати милях от Лейк-Плэсида.

– Не придирайся к мелочам. Ты же будешь совсем одна.

– Я и раньше была одна, – напомнила она ему. – Ты злишься, потому что несколько недель тебе не на кого будет кричать, кроме Кардса.

– Он никогда не кричит в ответ. – Ворча, Фэйрчайлд внимательно рассматривал лицо дочери. Она сильно похудела. Под глазами залегли тени. – Тьюлип должна поехать с тобой. Кто-то же должен тебе готовить.